— То есть она по-настоящему красива, понимаешь, что я хочу сказать?

Я вдохнул и попытался собраться. Голова кружилась, под нёбом сладко тянуло, было страшно и волнующе, как смотреть на шторм. Я знал, что означает такая красота. От нее не теряют голову. От нее находят самих себя.

Она не делала ничего особенного, просто когда она смотрела, чуть сощурившись, или дула на обожжённый палец, или замирала посреди разговора, услышав знакомую мелодию, то всех охватывало ощущение спокойствия и думалось еще, что страх – это слово из какой-то старой книжки, и как же здорово, что оно осталось в прошлом.

Она не умела по-особенному поправлять волосы, или улыбаться так, чтобы блекнул мир. Очень даже наоборот – в ее присутствие все вокруг становилось более отчетливым и значимым, даже – это совсем по мальчишески, да? – мы сами. Я хочу сказать, что пропадало чувство неловкости или неуклюжести, обреталась целостность.

Это было так странно, после всей мучительной красоты, которую мы каждый так или иначе переживали, вдруг понять, что все может быть по-другому. Что красота – это не о правильных линиях, не о сочетании всего со всем, не о жажде, порождающей острое желание обладать.

Ощущение красоты и жизни оказались неразделимы, и это давало сил.
Голова кружилась, под нёбом сладко тянуло – каждый из нас чувствовал себя нашедшимся ребенком, обретенным возлюбленным, первым словом, с которого начинался мир. Мы и сами только-только начинались, а уже были равны жизни, которая выбрала нас.