"ну же, милая, улыбнись, ты теперь жива, надо было сразу тебе меня прожевать. только ты ведь насквозь мной была прожжена, словно Ева обнажена. как тебя я измучил, милая, измотал, словно не сердце внутри тебя, а металл. просто я до тебя выдохся и устал, потому и любовь твою освистал. ты пришла со своим «пожалуйста, не губи», до чего же паршиво, наверное, так любить. я не знаю — в груди у меня пенопласт. потому и любовь была для меня балласт. ты была так счастлива, так проста. я — боялся быть каменным перестать, знал, что надо бы душу мне распластать, но не стал. понимаешь, милая, я хотел оставить тебя в живых, но нанёс случайно четыреста ножевых. говорил, а сам как будто тыкал в тебя ножом, возомнил, что теперь я маленький, но божок, что тобой поиграю и суну назад в мешок, я был страшен, но мне было хорошо. я ведь, милая, знал, что в итоге сам себя обесточу, что когда-нибудь ты меня не захочешь, что осиновый кол для меня заточен, что такие монстры как я умирают. впрочем где-то там, в уголке своего нутра иногда я видел, как мы гуляем с тобой с утра, как съедаем мороженого два ведра, как вплетаем в волосы северные ветра, как сияют нам с неба краски всех ярких гамм, как на море песок прилипает к твоим рукам. я хотел бы найтись в тебе, я — игла, потерялся в твоей любви. огромной, как сена стог. вот поэтому, милая, ты смогла. я — не смог. ничего не смог."