All that jazz doesn't know me now

В Москве жара. Наконец-то, я благословляю эти душные, сочные деньки, я хочу напиться ими, жадно выпить их, как пьешь апельсиновый сок с голоду - все равно зная, что потом придется перейти на воду. Посмотрите на меня - кеды идеально сочетаются с шортами, футболка - с рюкзаком, а какая шляпа! Простите, сколько она стоит? - Это последняя.

Кажется, нам не нужна медкомисся. Дед говорит, "ну, еще эти блатные", не понимая, что блатные - это я и те, кто входит в чат "Кафедра ОИ-2". Я сажусь в кресло. Мастер на секунду изменяется в лице, но потом находит самообладание, клиент ведь всегда прав. Я показываю рукой куда-то чуть ниже своей тупоугольной, ровно очерченной скулы. Когда я выйду от нее через 40 минут, я стану другим человеком. Где они? Все те люди, с которыми я встречалась раньше, с которыми надо (кому?) встретиться. Я выхожу из поезда и застаю тот сонный час, предворяющий обычно возвращение родителей с работы. Я помню, как мы запихивали в этот час игрища и киношки, отказываясь ужинать, как мы не выносили этой тягучей кристальной пустоты, сопровождаемой шорохом ветра, шепотом сосен и особым звуком умиротворенности. Arcade Fire релизнулись и это лучший альбом лета, а то и года. Думаю, мы специально решили стареть раньше, чтобы отгородиться от бесконечного контента, чтобы успеть хоть одним глазком застать ту другую жизнь, что ускользает от нас, оставаясь прошлым веком, оставаясь прошлым. Я начала получать удовольствие от природы, от уединения. Я вспоминаю свой рассказ про женщину в саду, которая хотела уехать от своего мужа. Сколько мне было, 10? 12? У обочины валяется бутылка от актимеле, и мне хочется засунуть ее в задницу тому, кто ее кинул. Конечно, когда-то и мы невзначай кидали какие-то бумажки от мороженого, но потом перестали. Сначала потому что ощутили себя достойными наследницами членов кооператива. Потом мы перестали брать еду на прогулки. А потом мы перестали ходить гулять. Мы перестали переписываться, встречаться, разговаривать и критиковать деятельность друг друга. Я встаю из кресла парикмахерской. Мои волосы теперь короче, чем когда-либо. Я стала другим человеком.

Я кручу эту строчку на языке, как почти растаявший леденец, закрываясь им, как щитом, от самой себя - потому что правда это, правда.