завывает ветер, шуршит осока,
добавляет смелости алкоголь.
«береги его как зеницу ока», –
я пишу ей, превозмогая боль.

на бумаге медленно сохнет слово.
по свече расплавленный воск течёт.
«сохрани его от всего дурного –
ты же знаешь, как его риск влечёт.

упаси его от кривых дорожек,
от туманных дол, от высоких гор.
пусть он будет чуток и осторожен.
пусть его полюбит народ и двор.

и пока я пью коньяки и вина
или вновь впадаю в тревожный сон,
ты – почти всесильная, Каролина,
когда он целует тебя в висок.

ты пришла – и снег для него растаял,
зацвели деревья, прошла гроза.
он не верит в бога, но ты – святая,
навсегда святая в его глазах».

я пишу ей – что мне ещё осталось?
между штор сочится холодный свет.
отгоняя ревность, тоску, усталость,
я пишу: «нам ссориться смысла нет.

выбор сделан им – не тобой, не мною.
я хотела б, право, уйти с пути,
затеряться где-нибудь под луною,
но, к несчастью, некуда мне идти».

шелестит листва. тени веток пляшут
на полу. внутри продолжает жечь.
в голове тяжёлой такая каша,
что никак не выстроить связно речь.

впрочем, к чёрту бег за красою слога.
он смешон, когда разрывает грудь.
я пишу ей – сбивчиво и немного,
меж неровных строк излагая суть.

всё как есть – печально и неказисто.
«обними его как в последний раз:
горячо, порывисто, крепко, чисто –
обними его за обеих нас».