В пламени свечи

Солнце уже долгое время не могло пробраться сквозь тучи, полностью застилавшие небо. Его лучи попадали в них и рассеивались, освещая изнутри. Благодаря этому, утро, день и вечер практически ничем не отличались друг от друга. Лишь в редкие дни, во время заката, на западе небосклона можно было увидеть розовый контур некоторых туч. Они, казалось, провисали под количеством осадков внутри. Выгнутыми волнами тучи кочевали по небу, пугая очередного зеваку в поздний час перспективой низвергнуться именно на его бедную голову. Иногда мелкая изморось вырывалась из мрачного заточения, прибивала пыль на каменных дорожках и растениях, задыхавшихся выхлопными газами проезжавших мимо них автомобилей. Сильный ветер порывами налетал на деревья, прогибая их так, что они, как по команде, склонялись на одну сторону, касаясь листвой друг друга. Доплыв до канала Грибоедова, тучи высвободили дождь из своих крепких объятий, уменьшаясь в размерах. Волны теряли свои округлые изгибы фиолетово-синего цвета, превращая небо в одну темную, иногда освещающуюся молниями, массу. Дождь застал нескольких прохожих. Один молодой человек, лет двадцати, поднял воротник своей кожаной куртки, опустив подбородок к груди. Ветер завывал, пролетал сквозь водосточные трубы, забирался во дворы, кружил по ним, взмывал вверх. Очередной его порыв пришелся прямо в лицо прохожему. Юноша нахмурил брови и постарался еще глубже забраться под куртку. Волосы его были уложены большим количеством моделирующего геля, от чего дождь собирался на его голове сотней маленьких капель, в которых отражался свет из немногочисленных окон, в которых еще по непонятным причинам не утихла на ночь жизнь. Тучная старушка, чинно шествующая параллельно ему, но в другую сторону, раскрыла зонт, который, кажется, перешел ей от ее прабабушки, купившей его на барахолке. В некоторых местах у зонта зияли дыры, сквозь которые дождь попадал прямо в лицо достопочтенной даме. Выкинуть его - значило расстаться с прошлым, в котором зонт был не так уж и стар, а дыры заплатаны. Поэтому она предпочла свою маленькую историю промокшей голове и одежде. Подле нее, прихрамывая, бежала собака, обычная дворняжка, у которой на боках грязью слиплась шерсть. Как только первые капли коснулись ее, она поспешила найти себе укрытие, чтобы поскорее защититься от наступающего буйства стихии. Все трое думали о своем, шли в своих направлениях и, навряд ли, даже заметили друг друга за непроницаемой стеной усилившегося дождя. В одном из окон на пятом этаже, как и должно в это время суток, да и в такую погоду, не горел свет. На стеклах не отражался свет от фонаря, который не мог пробиться сквозь водную завесу. Шторы были плотно задернуты, а форточка закрыта. За стеклом располагалась миниатюрная комната, озаряемая догорающим свечным огарком. Его пламя подрагивало, опускаясь все ниже и ниже, по мере того, как свеча плавилась в фарфоровом блюдце на краю деревянного стола. По стенам блуждали тени, слабо освещая комнату. В дальнем углу, рядом с входной дверью, белая краска на которой сильно облупилась, стоял чехол от гитары, из которого виднелся гриф. К нему примостилась незамысловатая белая ваза, в которой увядали, некогда полные жизни, ирисы. Некоторые лепестки не выдержали земного притяжения и опали, украшая старый деревянный пол. Когда свет попадал на диван под окном, можно было разглядеть замысловатый цветочный узор его покрывала и клеенку, подложенную под одну из ножек. На протертом подлокотнике лежала кошка, что-то мурлыча себе под нос. Ее иссиня-черная шерстка, казалось, светилась и переливалась огненными бликами. На стенах висело множество картин разных размеров и тематики. Над столом, в черной простой раме, висел портрет Анны Ахматовой в исполнении Н.И.Альтмана, и еще несколько пейзажей по периметру комнаты, разбавленных «Крестьянкой» Малевича. Напротив дивана стоял шифоньер, полки которого провисали под тяжестью хаотично наваленных книг. На редких пустых местах лежали ретро-значки и пучки трав, запах которых приятно смешивался с книжным. Рядом с почти растаявшей свечой стояли двое. Они не переговаривались, а смотрели на пламя, изредка переводя взгляд друг на друга. Парень поднес блюдце ближе к себе, чтобы рассмотреть лицо девушки, жавшейся к нему. На ее щеках играл легкий румянец, а в глазах укрылся огонек, уютный и согревающий. Она взяла юношу под руку и приблизила ладони к свече, разгибая замерзшие пальцы. Волосы девушки были забраны в низкий пучок, из которого выбилась пара прядей. Она машинально заправила их за ухо, проводя дальше ладонью по шарфу, обвившему тонкую, бледную шею. Парень наблюдал за ней, и взгляд его смягчался, затуманиваясь негой любви. И так, прижавшись друг к другу, они смотрели на пламя свечи, в которое вкладывали мечты на общее будущее. В каждом его движении проносилось то, чего так не хватало им в этой темной и пустой комнате. Они видели в нем просторную квартиру, наполненную теплом и светом, и себя, источающих безграничную любовь. Но дом этот был построен лишь в пламени свечи, которое через несколько секунд погасло, утонув в расплавившемся воске. Комната потеряла последний источник света, слабо придающий ей уют. Они обнялись, сохраняя накопившееся тепло, сливаясь с тишиной комнаты и звуками улиц Питера.