А знаете с чего всё начиналось? С вагона. Меня рожали в трясущемся вагоне метро под взглядами десятков людей. Когда я родился, мне это не понравилось. Я говорю, почему тут так шумно? Все отводят глаза в сторону. Я говорю, почему тут так холодно? Меня укутывают в одеяло. Кто-то плачет. Не я. Они. Все плачут. Всем стыдно, всем жутко. Их сердца разрываются вместе с их почками и всеми внутренностями. Кровь вытекает наружу через глаза, уши. А потом ничего. Мы приехали, пора выходить. На платформе пусто. Я выхожу в город и смотрю в небо. Там тоже пусто. И на улице пусто. Мне здесь не нравится, и я ухожу в другой мир. Там есть дерево, и под деревом сидит старик. Я кидаю в него валяющееся рядом яблоко и ору, чтоб он проваливал к чёрту. Старик не двигается. Я подхожу и со всей силы пинаю его. Ноге больно, мне обидно. А старик всё сидит. Его глаз выкатывается из глазницы. Я ловко ловлю его языком и съедаю. Довольно вкусно, но не очень. Я взваливаю старика на плечо и иду с ним дальше. А дальше только работа. Прихожу с ним на работу, значит, а меня спрашивают, мол это кто. Я говорю, дед. Ну сажай его, пусть работает. Все должны работать. Всю жизнь. Но дед не хочет работать, он падает головой на стол и катается по нему. Господи, за что. Я говорю, чтоб он хотя бы сделал вид, что работает, но он падает под стол и там лежит, не двигаясь. Ну и чёрт с ним. Я хочу спать и засыпаю. А просыпаюсь из-за того, что чья-то маленькая ручка меня трогает. Я открываю глаза и вижу ребёнка. Маленького, лет пяти, грязного, в лохмотьях. За ним стоят ещё около десяти таких же детей. На каждом из них порядковый номер. Я спрашиваю, что они здесь делают. Они говорят, что их выращивают на органы, которые мы в себе носим. И я тоже. И они хотят забрать их назад. Мальчик разрывает мне грудную клетку, забирает лёгкие. Другой подходит и забирает сердце, третий желудок и так далее. Я лежу и мне нечем дышать, нечему стучать в моём сердце, нечему любить, нечему страдать, нечему ощущать. От моего тела ни осталось ничего. Я умираю? Я умираю? Я умираю? Да не умираешь ты, пьяный говнюк. Я просыпаюсь в луже своей блевотины на пороге своей квартиры. Значит, почудилось. Значит, всё не так плохо. Или наоборот. Не в силах подняться, я вползаю в квартиру весь в блевотине и доползаю до ванной. Набираю, ложусь, вскрываю вены. Всё по давно известному алгоритму. Тепло и приятно. Я умираю. Через 3 часа кто-то выламывает дверь, достаёт мой труп из ванной и приводит в чувства. Придётся снова жить.

hikikomori/6.5.15/6:20