Это самое странное, конечно - продолжать как ни в чем ни бывало жить, когда ты давно в курсе всех правил: нет ничего, что способно было бы раз и навсегда успокоить тебя, защитить, убедить в не бессмысленности всего; мозг твой устроен так, что счастья он пугается значительно больше, чем несчастья: несчастье он изучил с юга на север и с запада на восток, у него есть карты всех существующих пустынь отчаяния, в нем отличный навигатор по самым чёрным илистым доньям тоски, по самым кривым и страшным переулкам горечи и отверженности; счастья он боится как огня, потому что к нему тут же, как кровь к морской воде, примешивается панический ужас счастье это потерять, или отравить, или не оправдать; к тому же, счастье всегда застигает нас врасплох, и мы вечно в момент его заняты чем-то посторонним: копаемся в пляжной сумке, поставленной на перила, в поисках фотоаппарата, и упускаем из виду дивного малайского ребенка, которого хотели снять; пытаемся дозвониться за тридевять земель, чтобы развернуть трубку к сцене и дать послушать великую песню - связь обрывается, и пока прижимаешь к уху телефон, пытаясь расслышать в грохоте динамиков гудки или голос, песню уже допевают; отсаживаемся от сидящего рядом, пахнущего терпко и прекрасного настолько, что пальцы немеют от желания, потому что нам кажется, что он углядит сейчас, что у нас блестит нос, или волосы заколоты по-дурацки, и почувствует, что от нас пахнет табаком и холодным потом; хорошо ли нам в момент, который мы пометим потом в архивах как самый счастливый? Да мы в ужасе, как правило: он приедет через полчаса, а у меня грязная голова; меня объявили победителем в номинации, а мне адски жмут туфли и я категорически не знаю, что говорить; точечка на узи, и доктор подтвердил беременность, только Господи, жизнь вообще больше прежней не будет никогда, и что он мне ответит, когда я ему сообщу? Счастье - месяц, сорванный с неба гоголевским чёртом, золотое яичко, снесённое дедке с бабкой - такое сокровище, только вот как его спрятать теперь, сохранить и главное - как им правильно распорядиться?

Я знаю, как жить, когда так себе, когда плохо и когда плохо совсем - у меня все свои там, всё знакомое, все нужные вещи в тех же местах, где я их оставила в прошлый раз; когда вдруг мне удивительно и чудесно, я знаю только, что когда это кончится, мне будет значительно хуже, чем обычно. Все путешествия завершаются паспортным контролем в Шереметьево или Домодедово, с этими ненавидящими лицами пограничниц в окошках; все романы - тонной бумажных дневников с цитатами и ощущением, будто стала нечувствительна целая огромная область сердца; все концерты и спектакли - утром следующего дня, когда ты опять самая обыкновенная голодная девочка с беспорядком в квартире и неопределёнными планами на будущее; я в курсе, что никто и ничто не даёт гарантий, что делать всё равно хоть что-нибудь, да нужно, иначе с ума сойдешь; что покою я тоже не буду радоваться, когда он наконец наступит, потому что в нём тоже окажется какой-нибудь подвох; вообще все всегда ни разу не таково внутри, каковым кажется снаружи - ни слава, ни причастность к чьей-нибудь великой жизни, ни деньги, ни возможности: если я по чему и скучаю, то это по времени, когда мне всерьёз казалось, будто вот сейчас поступлю в университет/ допишу поэму/ сыграю спектакль/ сверстаю книжку - и наступит совсем другая жизнь, качественно новая, сияющая, как царские палаты в мультфильмах - был хотя бы смысл поступать, дописывать и играть. Сейчас ты уже в курсе, что это совсем ничего не изменит, - разве только спасёт тебе вечер и обеспечит еще один день без угрызений совести, что ты опять что-то необратимо проебываешь. Пока тебе было семнадцать, у тебя не было ни черта, кроме амбиций, иллюзий и революцинерского пыла. Теперь тебе двадцать три, и ты, наконец, узнал всему цену, и выясняется, что иллюзии были дороже всего.

#полозкова #вера #вераполозкова