Приверженность экзистенциализму, свойственная на ту пору мне и моим сверстникам - что бы ни подразумевалось под этим философским термином, - была импоритрована из Франции, но приспособлена к реалиям немецкой разрухи; для нас, переживших "тёмные времена", как именовался тогда период национал-социализма, экзистенциализм стал подходящей маской, которой соответствовали трагические позы. Экзистенциалист, в зависимости от того, сколь мрачным было его настроение, видел себя либо на распутье, либо на краю пропасти. В не менее опасной ситуации пребывало и человечество. Созвучные подобному эсхатологизму цитаты заимствовались у поэта Горфрида Бенна и у философа Мартина Хайдеггера. Остальное довершала перспектива многократно прошедшей полигонные испытания и ожидаемой в скором будущем атомной смерти.

Этому расхожему клише сопутствовала обязательная сигарета, прилепившаяся к нижней губе. Тлеющая или потухшая, она подрагивала, указывая куда-то в сторону, пока итогом ночных разговоров о человеческой судьбе провозглашалась "заброшенность всего сущего". Речь шла о смысле жизни среди быссмысленности мира, о взаимноотношении личности и массы, о лирическом "Я" и вездесущем Ничто. Простоянно возвращалась тема самоубийства, добровольного ухода из жизни. считалось хорошим тоном размышлять об этом вслух с сигаретой во рту.

Günter Grass. Beim Häuten der Zwiebel