очередная смазанная картинка:
встреча в кафе. а до - перерыв полгода.
мальчик напротив рассматривает ботинки,
я рассуждаю, какое дерьмо погода.
он разошёлся. громко читает Лорку.
я восседаю прямо, как на поминках.
сколько бы память не билась ко мне в подкорку,
ни одного совместного фотоснимка.

я достаю табак. забываю спички.
он на меня взирает с немым укором.
это моя приевшаяся привычка,
что никогда не нравилась режиссёрам:
в каждом заснятом кадре слепые пятна,
плёнка покрылась серой дорожной пылью.
так легче дышится. только вот непонятно:
не были мы или всё же когда-то были?

кто разбегался, прыгая в пруд с карьера?
кто, не боясь свалиться, ходил по крыше?
с кем целовались осенью на премьере,
так, что соседи шипели "тише!"?

это не я. я не помню себя в двенадцать.
в три. в восемнадцать. в шесть. я вообще ничего не помню.
с кем мы успели спеться и с кем расстаться?
с кем подпирали рассохшийся подоконник
в доме, где, вроде, когда-то горели свечи?
после - пожар, и кого-то везли на скорой.
время - не врач. оно никого не лечит,
а вырезает причудливые узоры
на зеркалах и людях. второе - чаще.
я остаюсь невыделанной овчиной.
нет фотографий. пуст мой почтовый ящик.
люди уходят. я восседаю чинно..

мальчик напротив громко читает Лорку.
мне ударяет в затылок с огромной силой
мысль. врезает ножом подкорку:

я же его любила.