харон склонялся вперед и греб. все было едино для его усталости. дело было не в годах или столетиях, но в широких потоках времени, и в старой тяжести и боли в руках, которые стали для него частью рутины, созданной богами и перешедшей в вечность. если бы боги послали ему встречный ветер, даже это разделило бы жизнь в его памяти на две равные части. таким серым был мир всегда – там, где он находился. и если какой-нибудь луч света проникал на миг в царство мертвых, может быть, на лице такой королевы, как клеопатра, его глаза этого не чувствовали. было странно, что мертвые теперь прибывали в таких количествах. они появлялись тысячами там, где обыкновенно бывало до пятидесяти. но не в обязанностях харона и не в его привычках было обдумывание причин этих событий. харон склонялся вперед и взмахивал веслами.затем никто не появлялся некоторое время. это было необычно для богов – не посылать так долго никого под землю. но боги знали лучше.потом человек явился в одиночестве. и маленькая тень сидела, дрожа на одинокой скамье, и большая лодка отошла от берега. только один пассажир; боги знали лучше. и великий и усталый харон греб и греб рядом с маленьким, тихим, дрожащим призраком. и звук реки был подобен могучему вздоху, каким печаль в начале времен была отмечена среди ее сестер, и звук этот не мог умереть, подобно эху человеческого горя, парящего над холмами земли. нет, этот звук был стар – стар как время, как боль в руках харона. потом лодка по медлительной серой реке доползла до побережья, и маленькая, тихая тень, все еще дрожа, ступила на берег, а харон устало направил лодку вспять. тогда маленький призрак, что некогда был человеком, заговорил. «я последний», сказал он. никто прежде не заставлял харона улыбаться, никто прежде не заставлял его плакать.