давно ли ты видел(а) сны? давно ли твои сны столь сильно граничили с реальностью, что приходилось чувствовать себя счастливым(ой) или несчастным(ой) столь длительный срок? определял(а) ли ты где граница? жила ли ты? жила ли хоть раз?

Услышав сквозь сон покашливания своего товарища по несчастью, он вынужден был очнуться. Вновь лишь холодные железобетонные конструкции окружали его. В самом прямом смысле этого слова. Его кровать на сегодня — грязный бетонный пол — распростерла свои объятья под ним, наполняя никому не открытые фотоны его души иллюзией свободы. Лето было в самом разгаре, тем не менее, пар валил изо рта — утро пахло морозной свежестью, той свежестью, которая столь характерна для второй половины осени — для весны его прошлой жизни. Укутавшись в не столь теплые сейчас, но столь согревающие когда-то воспоминания, он сладко потягивал очередную сигарету. Мягкий хруст вынужденно тлеющей бумаги нарушал тишину вокруг, ах, если бы он был способен столь же эффектно заглушить десятки фраз, ах, если бы клубы дыма способны были бы затмить сотни тысяч картинок, столь отчетливо возродившихся в его памяти. А может этого всего и вовсе не было? Что если это был лишь плод его нездоровой фантазии? Что если грань реальности и фантазий давно осталась позади, где-то там внизу? Сколько лет он уже не выходил из своей головы? Сколько лет он уже прожил там? Сколько лет он не был дома? На сколько еще идиотских вопросов он заставит отвечать самого себя?

Странные звуки, напоминающие смесь плача, смеха и вопля просто-таки животного возбуждения, изливались из его глотки. Он был счастлив и несчастен одновременно. Получив ту свободу, к которой не был готов ни морально ни физически, он все еще искал еще большего – чего? Сомневаюсь, что кто-либо мог дать ответ. Ведь все, чего он хотел, было у него, у него было все чего он не хотел, но это все было раньше – теперь же у него не было ничего, кроме него самого и его свободы — отличный фундамент для чего-угодно — было бы все столь просто. Несмотря на относительно небольшой возраст, он пережил достаточно, дабы считать себя кое-чего стоящим и кое-что смыслящим в жизни… хотя «жизнь» все еще оставалась для него просто словом, не стоящим ничего. Или стоящим? Жил ли он вообще? Кто он? Неужели это еще один я? Когда этот кошмар закончится? Зачем тебе снова понадобились мои косые улыбки? Зачем все эти слова снова затягивают петлю на моей шее? Зачем я трогал ее глаза той ночью? Разве мало было проснуться в одной постели? Разве ему было мало?Он слишком рисковал – сам ведь знал, к чему все приходит. В одно мгновенье он состарился. Следы глубоких порезов на его запястьях указывали на пережитые сомнения… или, возможно, это след от вовремя (?) снятой с его шеи петли? Он вновь теряет себя в своих, столь же бессмысленно-жестоких, или же жестоко-бессмысленных, планах на будущее — солнце и море столь близко — возможно самое время уплыть в тот странный мир по ту сторону? — целующие его мертвое тело губы не имеют владельцев — слишком мало времени и слишком много амбиций — ему 23, он допивает вино и сидит все на том же бетоне — он навечно в моей голове — я, будто бы, знаю наперед очертания каждой крупицы, отчитывающей его время — я передаю ему привет, надеясь никогда не стать им, но зная, что я уже он. Мы — одно целое.От постоянных вопросов легче не становилось. Проваливаясь снова и снова в ужасающие галлюцинации, сотканные из лоскутов прошлого и будущего, он никак не мог замкнуть цепь, насладившись в полной мере своею неполноценностью. Голова теперь идет по кругу. Пущенная по грязным рукам сознания, с легкой руки сегодняшнего утра, она наливалась гноем, напоминая, уже, казалось бы, зажившие давно и еще не раскрытые раны.Единственный невольный свидетель спокойно спал на расстоянии вытянутой руки — все было в порядке.