[весь мир в ее руках]

Ей было двадцать лет, и она до сих пор прислушивалась к шуму ветра, вглядывалась в капли дождя на руках и лучи солнца в сердцах людей.

Она видела во всех только лучшее. А, может, всего лишь хотела, чтобы так было. И горько плакала, когда кто-то оступался, рушил ее хрупкие надежды. Она была слишком добра к окружающим, слишком влюблена в этот мир.

Люди могли подумать, что она инфантильна, но дело было не в этом. Не в ее детской наивности было дело. Не в ее улыбке каждому прохожему. Улыбке, которую провожали с неприкрытой смесью жалости и удивления. Весь мир был в ее руках, на ее ладонях, и она любовалась им каждый день. Смеялась и плакала всякий раз, когда кто-то исчезал с ее рук. Но продолжала идти, потому что верила, что где бы не был человек, он всегда сможет обрести счастье.

В минуты грусти, когда ее лицо, обычно, светлое и жизнерадостное, застилала пелена отчаяния, я уходил из дома. Уходил так далеко, как только мог, чтобы не видеть ее безжизненные глаза. Мне было больно смотреть на то, как она разочаровывается в этом мире. В единственном, что осталось в ее крохотных руках.

Поэтому сегодня, когда луна взойдет и озарит ее комнату, кровать, на которой она будет слушать шум ветра. Я приду и заберу ее. Сотру ее след со своих рук. Потому что она слишком хороша была для этого мира. Слишком влюблена в него.

[a]