когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней.
а потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней.
и становится все темней.

это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;
ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.
кто готовит тебе обед?

Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив.
начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив.
все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф, ждет, когда возвратится Стив.

он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина.
смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена?
Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна.
а потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? она стройна?
почему вы вместе, а я одна?..

через год Стивен умирает, в одну минуту, "увы, мы сделали, что смогли".
Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли.
и тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.

и однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот.
у большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код.
а ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год.
и небес, работающих
на вход.

(с) Полозкова