В сто раз красноречивее речей, Пожалуй, были и сердца, и руки, Когда мы, сидя в комнате твоей, Старались грызть гранит сухой науки. Мигал тысячеглазый небосвод, Чернел рояль торжественно и хмуро, И маленький зеленый Дон Кихот По-дружески кивал нам с абажура… К плечу плечо… Мы чуть не пели даже! В груди у нас гремели соловьи! Но стерегли нас бдительные стражи – Неспящие родители твои. Сначала мать – улыбка и вниманье – Входила вдруг, как будто невзначай, То взять с окна забытое вязанье, То в сотый раз нам предлагая чай. Потом отец в пижаме из сатина, Прищурив хитроватые зрачки, Здесь, неизвестно по какой причине, Всегда искал то книгу, то очки. Следя за всем в четыре строгих глаза, В четыре уха слушали они, Чтоб не было какой ненужной фразы Иль поцелуя, боже сохрани! Так день за днем недремлющие судьи Нас охраняли от возможных бед. Как будто мы не молодые люди, А малыши одиннадцати лет! Им верилось, что трепетное пламя Притушит ветер хитроумных мер И что на всякий случай между нами Пуская незримо высится барьер. Удар часов за стенкой возвещал, Что как-никак, а расставаться надо! И вот я вниз по лестнице бежал Под тем же строго неусыпным взглядом. И, заперев владение свое, Они, вздохнув, спокойно засыпали, Уверенные в том, что знают все, Хоть, между прочим, ничего не знали!