Были они глупые и золотоглазые. Красота - это последнее, что остается в моем сердце после любви. Иногда он звонит, и я вспоминаю, как десять лет, десять августов назад, я целовала его коньячного цвета плечо через прореху в драной тельняшке. Помню, что плоть была соленой от моря, волосы - русыми, ночь - южной, а руки, еще полчаса назад трогавшие звонкую кожу дарбука, руки были большими, с тонкими беспощадными пальцами. Я вспоминаю его, тогдашнего, и говорю ему, нынешнему, - нет, не могу. Потому что он тоже помнит - сорока килограммовое тело, сияющее лицо, длинные выгоревшие пряди. Чтобы мы, тогдашние, могли вечно соединяться в заповедных можжевеловых лесах, мы, нынешние, не должны встречаться. Чтобы те золотые волосы по-прежнему смешивались на ложе из облаков и солнца, на обычных белых подушках его холостяцкой квартиры не должно оставаться наших - моих темных и его седеющих.
Впрочем, дело не в том, что мы стареем. Другой мой милый почти не меняется. Может быть, чуть скучнее голос, прическа короче, в одежде более синего, чем зеленого, и, пожалуй, глаза, глаза опустели без моей любви. Какого мне видеть его, чужого? Да примерно так же, как ему - видеть меня, разлюбившую. Мы непоправимо подурнели друг от друга. А я, как собака, тоскую без его красоты. По нему - ни капли, только по красоте мужчины, которого я любила. Иногда мы встречаемся и не испытываем ничего, кроме желания поскорее разойтись. Я убегаю, но напрасно, этой ночью все равно приснятся фиолетовые молнии, его вдохновенное тело, его пот на моей коже, - и я проснусь, задыхаясь от любви к тому, чего на свете нет.