Я — дитя второго тысячелетия. Поколение Y; родилась между СПИДом и терактом 11 сентября. Нас зовут поколением глобалистов. Считают эгоистичными и избалованными. Говорят, все потому, что в наше время детей чествуют за одно лишь рождение. А может и потому, что современные технологии позволяют нам жрать и пердеть на показ всему миру. Но, кажется, наша главная отличительная черта — онемение, безразличие к миру и боли.

Я-то точно постаралась избавиться от чувств: секс, наркотики, алкоголь. Лишь бы не страдать. Забыть о матери и подонке отце, прессе, всех парнях, которых любила безответно. Даже, когда меня изнасиловали, через два дня я уже сидела на занятиях. После такого бывает больно. Большинство людей всю жизнь страдали, а я такая «Может по смузи съедим?».

Я бы что угодно отдала, лишь бы вновь почувствовать боль, страдать. Спасибо Фионе младшей и ее оранжерее. У типа мертвых есть привилегии — на предупреждения можно наплевать. Когда я выпила одну коричневую жидкость, в сосках на миг защипало, но видимо, это самовнушение, всю бутыль осушила и ни черта. Я перепробовала глаза тритона, крылья мухи и в итоге, перестала походить на Мерлина Менсона.

Итог вот в чем, я ни черта не чувствую. Абсолютно ничего. Нам кажется, что боль и страдания — страшнее всего. Это не так. Разве может быть что-то, хуже этой вечной тишины внутри? Раньше я сутками не ела, а иногда обжиралась и совала пальцы в рот. Сейчас, чтобы я не проглотила, этой дыры внутри не заполнить. Не могу так больше. Кажется, я свихнусь. Нужно что-то предпринять».