Не моргай. Не зевай, не моргай,
Тётка удила цыплят, гуси по небу летят…
В целой стае три гуся, летят в разные края,
Кто из дому, кто в дом,
Кто над кукушкиным гнездом …
Гусь кричит тебе: ВОДИ два-три, выходи.
Когда глаза закрыты, в тебе труднее разобраться.
Вышло у меня, по правде сказать, на исправительной ферме несколько тёплых разговоров, и суд постановил, что я психопат. Что же я - с судом буду спорить? Да боже упаси.
Ладони и пальцы у него [Хардинга] длинные, белые, нежные - мне кажутся вырезанными из мыла: иногда они выходят из повиновения, парят перед ним сами по себе, как две белые птицы, и он, спохватившись, запирает их между коленями: стесняется своих красивых рук.
Если быть мне теперь психом, то буду, чёрт возьми, самым отъявенным и заядлым.
Армия определила, к чему у него природная склонность: одних она выучивает на сачков, других - на зубоскаллов, а его выучила покеру.
Говорят, закоренелый скандалист. Дерусь, значит. Хреновина это. Когда я был глупым дровосеком и попадал в драку, они не очень-то возражали - это, мол, извинительно, рабочий, мол, человек, он так разряжается. А если ты игрок, и прознали, что ты разок-другой втихаря перекинулся в картишки, ну тут уж и сплёвывай только наискось, иначе ты как есть уголовник.
Они держат связь на высоковольтной волне ненависти, и санитары исполняют её приказание раньше, чем оно придёт ей в голову.
Как в мире комикса, где фигурки, плоские, очерченные чёрным, скачут сквозь дурацкую историю… Она была бы смешной, да фигурки - живые люди.
Понимаете, я-то ничего не могу… Не могу, понимаете. Я родился мёртвым. А вы - нет. Вы не родились мёртвыми.
Обвинять ей незачем. Она гений намёка.
— Господи, неужто не понятно?
- Не, теперь понятно. Говоришь, люди станут чистить зубы, когда в голову взбредёт?
- Ну да, поэтому-то…
- Нет, ты представляешь? Кто в шесть тридцать чистит зубы, кто в шесть двадцать… А того и гляди, в шесть начнут. Не, ты правильно сказал.
А кому я не нравлюсь - его беда.
Считал его говорящей струёй, вещью, сделанной из костей и артрита, которая сыплет этими определениями без капли смысла.
И на каждом табличка вроде тех: "Я слепой", какие вешали себе на шею итальянцы-аккордеонисты в Портленде, только тут на табличках "Я устал", или "Я боюсь", или "Умираю от цирроза", или "Я повязан с механизмами, и все меня пинают".
Я глядел на себя в зеркало и удивлялся, что кому-то удаётся такое неслыханное дело - быть собой.
Кажется, вы не вполне понимаете публику, мой друг; у нас в стране, когда что-то не в порядке, самый лучший способ исправления - самый быстрый способ.
Если не остерегаться, люди тебя оседлают. Будешь делать то, что им надо, или же, наоборот, станешь упрямым как осёл и будешь делать всё им назло.
Комбинат сладил с ним. Он всех побеждает. И тебя победит. Не могут они допустить, чтобы ты гулял по свету такой большой, как папа, если он не ихний. Ты же понимаешь.
Никогда не думал, что душевная болезнь придаёт субъекту некое могущество - могущество! Подумать только: неужеи чем безумнее человек, тем он может быть могущественнее?
Перемену в человеке замечаешь после разлуки, а если видишься с ним всё время, изо дня в день, не заметишь, потому что меняется он постепенно.
Все эти пять тысяч ребят жили в пяти тысячах домов, где хозяевами были мужчины, сошедшие с поезда. Дома были такие одинаковые, что ребята то и дело попадали по ошибке не в свой дом и не в свою семью. Никто ничего не замечал.
Надо смеяться над тем, что тебя мучит, иначе не сохранишь равновесия, иначе мир сведёт тебя с ума.
Играете человеческими жизнями… играете на человеческие жизни… как будто считаете себя Богом!