– Кажется, я не та женщина, которая тебе нужна.

В глазах Кристиана снова мелькает страх.

– Ты – все, что мне нужно.

Что он имеет в виду?

– Я не понимаю. Покорность – не мой конек, и будь я проклята, если еще раз позволю тебе проделать со мной то, что ты сделал сегодня. А ты сам признался, что тебе это необходимо.

Кристиан снова закрывает глаза, на лице мелькают мириады чувств. Когда он открывает глаза, в них – уныние и пустота. О нет!

– Ты права, я должен отпустить тебя. Я тебя недостоин.

Все волоски на моем теле становятся дыбом, земля уходит из-под ног, оставляя зияющую пустоту.

– Я не хочу уходить, – шепчу я. Черт возьми. Плати или играй. На глаза снова набегают слезы.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила, – хрипло произносит Кристиан, большим пальцем вытирая слезинку с моей щеки. – С тех пор как я тебя встретил, я словно заново родился

Его палец обводит мою нижнюю губу.

– И я… я люблю тебя, Кристиан Грей.

Его глаза снова расширяются, но сейчас в них застыл ужас.

– Нет, – выдыхает он, словно своим признанием я вышибла из него дух.

О, только не это!

– Ты не можешь любить меня, Ана… Это неправильно.
– Неправильно? Почему?
– Посмотри на себя! Разве я способен дать тебе счастье? – Кристиана душит гнев.
– Но ты уже дал мне счастье, – хмурюсь я.
– Не сейчас, не тем, что я сделал, не тем, что мне хочется делать.

О черт. Так значит, правда. Несовместимость, вот в чем причина наших разногласий. Я вспоминаю всех несчастных девушек, бывших его сабами.

– Нам никогда не преодолеть этого? – шепотом говорю я, сжавшись от страха.

Кристиан горестно качает головой. Я закрываю глаза.

– Что ж, пожалуй, мне пора. – Морщась, я сажусь на кровати.

– Нет, не уходи, – молит Кристиан в отчаянии.

– Оставаться нет смысла.

Я смотрю на Кристиана. Нас разделяют четыре фута. Он шагает ко мне, я инстинктивно отступаю назад. Он останавливается, боль в его серых глазах почти осязаема.

– Я не хочу, чтобы ты уходила . – Тихий голос полон мольбы.

– Я не могу остаться. Я знаю, что мне нужно, но ты не можешь мне этого дать, а я не в состоянии дать то, что нужно тебе.

Кристиан снова шагает ко мне.

– Не надо, прошу тебя. – Я отстраняюсь.

Я не вынесу его прикосновения, я просто умру, если он ко мне прикоснется.

Схватив рюкзак и сумку, я выхожу в вестибюль. Кристиан следует за мной на безопасном расстоянии. Он нажимает кнопку лифта, двери открываются. Я шагаю внутрь.

– Прощай, Кристиан.

– Ана, до свидания, – мягко отвечает он. Кристиан выглядит совершенно убитым, человек, преодолевающий мучительную боль, – и такие же чувства раздирают меня изнутри. Я отвожу глаза, преодолевая искушение утешить его.

Дверь лифта закрывается, увозя меня во внутренности цокольного этажа и в мой персональный ад.

Тейлор открывает дверцу, я забираюсь на заднее сиденье и старательно прячу глаза. Меня душит стыд. Я потерпела полное поражение. Надеялась вывести мои Пятьдесят оттенков к свету, но задача оказалась мне не по силам.

Отчаянно пытаюсь не разреветься. Мы движемся к Сороковой авеню, невидящими глазами я таращусь в окно, и постепенно до меня начинает доходить абсурдность того, что я сделала. Черт, я ушла от него. От единственного мужчины, которого любила. Единственного мужчины, бывшего моим любовником. Я всхлипываю, и дамбу прорывает. Слезы катятся по щекам, я лихорадочно пытаюсь вытереть их рукой, роясь в сумке в поисках солнечных очков. На светофоре Тейлор, не оборачиваясь, подает мне платок. Я благодарна ему за сдержанность.

– Спасибо, – бормочу я.

Это маленькое проявление сочувствия становится последней каплей. Я откидываюсь на спинку роскошного сиденья и даю волю слезам.

Квартира кажется чужой и неуютной. Я прожила здесь слишком мало, чтобы она стала домом. Я иду прямиком в спальню и вижу печальный сдутый шарик с вертолета. Чарли Танго выглядит ничуть не лучше меня. Я со злостью сдергиваю его с перильца и прижимаю к себе.

Господи, что я наделала?

Не сняв обуви, падаю на кровать и вою от боли. Боль невыносима, физическая, душевная, метафизическая, она везде, она проникает в костный мозг. Это настоящая скорбь, и я сама навлекла ее на себя. Глубоко изнутри приходит гаденькая мысль, подсказанная внутренней богиней: боль от ударов ремнем ничто по сравнению с этой безмерной скорбью. Свернувшись калачиком, сжимая в руках шарик и носовой платок Тейлора, я предаюсь своему горю.