Каждое утро, вчерашнее лето прикрепляется к нашим ладоням.
Этот ровнодышащий смех твой каждое утро просачивается сквозь все вещи, все руки, через все “привет, а мне еще глухо”.
Не тебя вспомнить, ну и куда мне деть все эти сонные запястья.пронумерованные точно теплым электричеством все указательные на руках?
И эта осень падала на рукава, надо признаться, я не писала тебя под всеобьемом. Я не звучала о тебе с того как поднятое с крыш везение стянуло, сцапало, да счистив, скуксило все выдохи в “ты извини. я занят”. Все провода между станций прощаясь, вили вечер.
Я перестала принимать тебя таким, какой ты вечен.несмываем почти поминутно прячишь наглухо закрытый скрежет, пока я без тебя тут изнываю сахар в кружке-застывает утро.
Я перестала отнимать, глаголами цепляя, им первый снег, что падарил намокшый хвойный ветер.
Да только как ты там уж без меня, не знаю.
А эти вечные печали так закатились за меня, он этим звуком промолчал “да так столетнее вино не выдыхалось”.
А я то выдохлась.
Спустилась, разбежалась, да раздвоилась.
Мой милый, до тебя мне три пролета, две пересадки, да на ощупь узнавать.
Я чувствую твой каждый скрежет, каждый запах духоты на привокзальной.
Я чувствую твой каждый взмах вот тех, уже не мне родных, пока ты с ней.
Я буду строить и собирать все по частям, все “ты” без “я”. мы же о-бе-щали.
Давай не будем, зажги пробелом все тянущее-теперь уже не общевыгодно.
Мы же не драма, как полюбили-так пропали.