Мне всегда было, по большому счету, на все насрать глубоко, на все эти политические реалии, на все, что творится. Просто они олицетворяли собой определенный, как бы это сказать, тоталитаризм – причем не человеческий, а вообще, жизненный. Потому что то, что из себя представляет жизнь, – это, собственно говоря, самое страшное и есть.