Она часто начала думать о суициде. Это чертово чувство опустошения, эти чертовы воспоминания о том июле, который, казалось, был совсем недавно. Он стал для нее всем. Она полюбила его. Полюбила чистой, светлой любовью. Эта июльско-октябрьская любовь не давала ей покоя. У них было лето, а осенью сгнили не только листья, но и она.
Она стала безжизненной. Такой же, как и эти деревья, которые каждый день теряют листья и засыхают. Она хотела провалиться. Впасть кому до следующего июля.
Она часто представляла сцену ее смерти. Ну, знаете, как это бывает – ее сбивает машина, либо же она «героически» вскрывает себе вены, и тут ему сообщают ее подруги, что она умерла, он приходит на ее похороны. Среди ее друзей он чувствует себя чужим, но все близкие знают, кто он такой. В ее представлениях он склоняется над ее могилой, плачет, сожалеет, что ничего не сделал, чтобы они были вместе и прочее. Глупости, да и только.
Но сейчас.. именно сейчас ей так не хватало этих приторно-сладких разговоров, когда бабочки крыльями порхали внутри. Она мечтала встретиться с ним однажды, когда они станут другими за чашечкой кофе. Она опустит растерянный взгляд в пол и пропадет в забытых воспоминаниях. Их томное молчание она прервет словами «а вот помнишь..».
Да все же он помнит…
А с другой стороны она проклинала его и их знакомство. Она не хотела, не желала, не представляла, что так будет. Что будет так больно.
Она задыхалась. Задыхалась от боли и замкнутого пространства. Ей хотела на свободу, ей хотелось к нему.
Сказав об этом, она пожалела. Ей было больно, она топила тоску в вермуте и крепком мальборо. Ее стало не узнать. Да, и его тоже, как оказалось потом.