Я никуда не спешу, ничего давно уже не пишу, мне странным образом не хочется говорить, хотя внешнего мира вокруг в избытке, он преломляется в моей голове и становится эквивалентом нуля.
Я открываю глаза утром и невольно продолжаю прерванные сном размышления - настало время сбора камней, и я, что ни вечер, то с полной корзиной. Дни перестройки мозга, и я частично состою из птицы феникса, кусками полностью выгорая, и там же обрастая новым мясом сразу после. Копившееся годами в три счета стало мусором, помойка переполнена всяким тем, что для меня ни два, ни полтора.
У всех умных девочек однажды настает конец ума, и тогда они выкидывают часы и карты, вдевают в волосы птичьи перья на манер индейцев и хотят только молча сидеть в лесу, забыв о времени, а еще лучше это понятие уничтожив и из всех словарей вычеркнув. Хотят целые дни проводить наедине с книгами, вгрызаясь в строки и пряча их для надежности в память. Хотят помнить о том, что чувства вещам не свойственны, что горе от ума и о глупости календарей. Хотят черешни и земляники, жареных сосисок, упавших в песок румяным боком, и бегать с пустой головой и ветряным свистом.
Хотят изменить тот факт, что время - это прямая, и свести его к точке, оставив таким образом вчера и завтра за скобками видимости, вне числовой оси. И тогда окажется, что "сейчас" становится единственным имеющим смысл, чем-то даже живым и бьющимся, координатами, глазами и языком.
Концепт свободы видится единственно верным из такого мира, что свернут до точки в пространстве, и до пары минут во времени, после таких трансформаций приемник не ловит сторонних частот, глаза видят перед собой на пару метров, потому что дальшего не существует.
В условиях пространственно-временной малости нет места ни для чего вообще, кроме как для себя, да и то не всей.
И выбор самого охуенного шрифта для запястья становится необычайно важным занятием.