Анорексичка.

Ночью, лежа под одеялом, щупаю свой мягкий живот. Стискиваю пальцами, словно щипцами, складку из кожи. Потом выворачиваю руку и трогаю лопатки, оттягиваю кожу и там. Трогаю ноги и желеобразные лодыжки.

Я не толстая, но мне надо похудеть. Меня бесит, что все мое тело покрыл равномерный слой жира сантиметра в полтора. И чем больше думаю об этом, тем больше напрягает…

С завтрашнего дня буду меньше есть. Для меня это не составит проблем. Что такое режим питания моему желудку не известно. Он у меня закаленный, привычный к куску жареной курицы посреди ночи, запитой стаканом ледяной воды. Или же может запросто крепиться на одном слабозаваренном чае и бутерброде с сыром за весь день.

Я вообще не могу сказать, испытываю ли я чувство голода. Просто иногда у меня появляется аппетит, но чаще его нет. Я ем только для того, чтобы живот не урчал. Просто чувствую себя неловко, когда еду в автобусе, а у меня желудок начинает исполнять соло, моля меня о какой-нибудь еде. Я великодушно затыкаю его куском шоколада и до вечера хожу себе преспокойно.

И все же иногда я действительно голодна. И тогда я поглощаю все без разбора, в любое время суток, в несметных количествах… Это редко, но бывает.

И пожалуйста! Мой беспорядочный рацион привел меня к подобному виду! Может мне и говорят, что я нормальная, но сама по себе я чувствую, что худеть надо, худеть…

Все, завтра и начну.

* * *

Иду по улице и чувствую, как в животе плескается почти литр выпитой сырой воды. Все нормально, меня не вырвало, нечего не урчит, в туалет не хочется…

Но ничего не есть тоже нельзя. Организму ж нужны все эти питательные вещества… Заменила воду соком. Натуральным. Грызу обезвоженные хлебцы. На вкус как пенопласт, но это не важно.

Голода нет. Его никогда нет.

Хорошо…

* * *

Он хороший друг. В последние дни стал особенно много времени проводить со мной, чему я безумно рада. Сегодня он задумал потащить меня в кафе-мороженое.

Вежливо отказалось. Нет, даже не из-за диеты. Просто не хочу сладкого. Ничего не хочу…

Сегодня разглядывала себя в зеркало. Лицо какое-то уставшее, бледно-желтое, с зелеными кругами под глазами.

Знакомые в шутку тычут пальцем и охают, что я похожа на труп.

Забавно.

Я раньше загорелая была, но прошлым летом на песке валялась мало… В солярий ходить привычки нет, так что потихоньку выцветаю. Румянец на щеках бывает только от мороза…

Сейчас же выгляжу, словно после долгой болезни. Не спасает даже тональный крем. Это наверно от хронического недосыпа, а может гемоглобин опять ниже некуда…

Ну не может же это быть из-за дурацкой диеты? Я собственно не ограничиваю себя в еде, просто ем тогда, когда хочу, а пока этого желания у меня не было.

Вот уже третий день.

От гранатового сока во тру уже оскомина, а я все пью и пью. Всю ночь читаю книги и жую пенопластовый хлеб.

Интересно, долго так протяну?

* * *

Полторы недели. Проще некуда. Я не специально, просто в мозгу дни сами отсчитываются.

Друг мой, говорит, я стала странная. Тормозная какая-то. Спросил, нет ли у меня проблем.

Ну, если не брать в счет килограммы от которых я хочу избавиться, то нет!

Когда мы гуляли по парку, он сказал, что у меня холодные руки. Хмыкнула, что они и при жизни были холодные.

Заскочив за какую-то забегаловку, он купил себе (т. к. я снова отказалась) сосиску в тесте. От теплого запаха еды меня вдруг затошнило. Закачавшись, я вышла вон из кафе. Скорей, скорей…

Стояла, держалась за живот и хватала ртом воздух, желая скорей прогнать ужасное чувство.

Эта дурацкая сосиска показалась такой мерзкой и жирной, что даже от одного воспоминания о ней ком подкатывал к горлу.

Он вышел за мной следом.

—Ты чего? – Спрашивает, держа хот-дог.

—Тошнит. – Кривлюсь и стараюсь не смотреть на его правую руку, верней на то, что он в ней держит.

—Съела чего-нибудь не то?

—Да ничего я не ела! – Почему-то раздражаюсь.

И чего он пристал со своими идиотскими вопросами и это ужасной сосиской? Буркнув, что мне нужно домой, ухожу, попросив не провожать.

Завтра извинюсь.

А сейчас стараюсь не обращать на внезапное урчание в животе и ускоряю шаг.

* * *

Я решила бросить диету. К черту. Весов у меня нет, так что сбросила я чего или нет, сказать не могу. Но на внешний вид особых изменений не наблюдается. Только зеленею с каждым днем. И вялая хожу, ничего не хочу, ничего не могу. Полнейшая апатия.

Он сказал, что у меня депрессия. Про голодовку он не знает, вот и собирает всякую чушь. Какая депрессия? Вот поем и будет вообще все отлично!

Дома взяла и налила себе тарелку борща. Посмотрела, понюхала… Аппетита нет, он как говорится, но приходит во время еды!

Мешаю борщ, ложкой подталкивая к краям гущу и зачерпываю немного красной жидкости. Сдув мелко нарезанную петрушку, осторожно выпиваю и долго чмокаю, словно пробую в первый раз.

Ничего так. Но мне не очень хочется есть. Может сжавшийся желудок еще не понял, что это настоящая еда?

Отправляю в рот еще одну полную ложку. И еще одну. И еще.

Так, стоп. Шестая. Это уже предел. Сижу на стуле, не шевелясь, пытаясь прислушаться к реакции организма.

И вдруг меня накатывает волна сытости. Да так, словно я сильно переела и у меня все аж в горле стоит.

Хмурюсь и, набрав стакан воды, выпиваю залпом.

Подхожу к зеркалу и разглядываю свое лицо. В плохо освещенной кухне зрачки большие, блестящие. Глаза тоже словно стали больше. Немного втянулись щеки.

Мое отражение кривится.

Появляется дискомфорт из-за тяжести в животе. Мне становится отвратительным это ощущение наполненности. С каждым кругом, что я наматываю по кухне, мне становится хуже. Начинает тошнить и, кажется, что стоит мне открыть рот, как все тут же вылезет обратно.

Это невыносимо…

Согнувшись пополам, бросаюсь к туалету. Мне плохо, глаза слезятся от гадкого чувства…

Непривычно пихать себе два пальца в глотку, но я старательно шевелю ими, пытаясь вызвать рвотный рефлекс. Долго ждать не приходиться – меня практически сразу рвет. Я щурюсь и выгибаю спину, выпуская наружу то, что еще даже не начало перевариваться в моем желудке.

В красной, мутной жижице плавают кое-как пережеванные кусочки пенопластового хлеба, словно кораблики.

Глядя на них, я всхлипываю и начинаю реветь.

Мне страшно, противно и жалко себя. Но внутри я почему-то немного горда собой. Словно я великая мученица, терпящая испытания ради великой цели.

Вытирая ладонями разбухшие комочки фиолетовой туши из-под глаз, встаю и бреду к раковине, чтобы прополоскать рот и умыться.

И тут я впервые слышу ЕЁ. Словно где-то в моем мозгу, наконец, подала голос крепко заснувшая совесть. Но это была не совесть, это была ОНА.

«Умница. Не нужно есть. Ты и так слишком жирная. Теперь убери этот противный суп со стола и выпей еще пару стаканов воды.»

Стою и, размышляя, тру щеки махровым полотенцем.

«Я ведь решила бросить диету. Она мне не помогает, раздражает только.»

«Что, совсем с ума сошла? Тогда вообще расплывешься и будешь похожа на свиноматку. Не надо есть, когда ты не хочешь. А ты ведь не хочешь?»

«Не хочу.»

«Ну вот и все.»

Швырнув полотенце на стул, беру тарелку с борщом и выливаю в унитаз. Смываю его без сожаления и жалости.

Сейчас я действительно не хочу есть.

«Ты никогда не хочешь. И не будешь.»

Это говорит она, моя анорексичка…

* * *

Он, не видев меня неделю, осмотрел со всех сторон и удивленно выдавил:

—Ты похудела?

Что, наконец-то заметно?! Да, черт возьми, я похудела!

Это льстит мне и моей строгой анорексичке, которая не дает мне съесть лишнего куска. Но я вытягиваю лицо в удивлении и хлопаю округлившимися глазами:

—Ты так считаешь?

Он растерянно кивает.

—Ты занялась спортом?

—Нет, все как всегда.

Он хмыкает и, все еще искоса поглядывая на мой втянувшийся живот, закуривает.

—Может, в кафе сходим?

—Давай.

И мы идем.

Кто сказал, что я не буду есть вообще? Мой рацион по-прежнему хаотичен и беспорядочен, ем когда вздумается, только мало и не жирную пищу. Я могу за день съесть одну шоколадную конфету, как награду за что-нибудь, сгрызть полпакета обезвоженных хлебцев и пить сок. Чуть-чуть овощного салата. Немного фруктов. Все в минимальных дозах.

Я почти физически чувствую, как мой желудок стягивается, уменьшается в размерах. И мне с каждым разом все меньше и меньше нужно.

Я стараюсь пить много кофе. Это спасает меня от вялого состояния и придает бодрости. Но если я буду часто его пить, зубы будут чернеть. А если по 5 раз в день драить зубы щеткой, то можно стереть эмаль и потом придется мотаться по стоматологам… Все вытекает одно из другого…

Как бы там ни было, сейчас я в кафе и заказываю себе эспрессо и подсушенный тост с сыром.

—Это все? Ничего больше не хочешь? – Спрашивает он.

Я широко улыбаюсь и мотаю головой.

Мы болтали о том, о сем, и вот принесли заказ…

На его тарелке пара бутербродов с холодным, розовым мясом. Рядом большая чашка капучино и нежнейший апельсиновый чизкейк.

Смотрю на свой унылый сухой тост. И вдруг к своему ужасу я понимаю, что хочу есть.

Я ощущаю почти забытое чувство голода, когда живот потихоньку начинает урчать, а во рту скапливается слюна. Раньше из-за голодания я чувствовала легкую тошноту, но не голод. Только не его.

«Не смей!» - взвизгнула она, когда я потянула руку за поджаренным хлебом.

«Но я хочу.»

«Вот поэтому и нельзя. Потерпишь, не умрешь. »

«Но я его заказала, будет странно, если я вдруг откажусь…» - начинаю оправдываться.

«Ну, смотри, тогда потом пойдешь в туалет и вычистишь из себя всю эту гадость.»

Мне перетряхивает. Я не люблю, когда меня рвет. Я не получаю с этого удовольствия, как некоторые. Для меня это слишком противно и мерзко, поэтому к этому методу я прибегаю крайне редко.

—Ты чего не ешь? – Бубнит он сквозь набитый рот.

Не отвечая, отхлебываю из маленькой кружечки черный кофе и принимаюсь за тост.

Мне вкусно, Боже, как мне вкусно…

«Ничего…Довольствуйся пока можешь…Даю словно, ты не протянешь и 15 минут.» -Злорадствует она.

Но мне плевать. Я ем. Настоящую, нормальную еду. С удовольствием.

—Открой-ка рот. – Улыбается он и тянет ко мне на ложке кусочек торта.

Я закрываю глаза и позволяю таить апельсиновому чизкейку у себя на языке.

«Жирная корова. Жирная. Жирная…Что ты с нами делаешь…»

Она оказалась почти права. Через двадцать минут, перед тем как выйти из кафе, я пошла в туалет.

Трясущимися руками собрала в хвост волосы, чтобы не мешали, и закрыла за собой кабинку.

Тошнило меня долго и сильно.

Я думала о нем, о вкусном торте, о лишних калориях, о своем пенопластовом хлебе…

Закончив, я резко задрала майку и, не глядя на живот, провела по нему рукой. Он теперь не такой мягкий как раньше. Кожа еще собирается в складочку, но уже в маленькую, с натяжкой. Ладонь скользит по выступившим тазовым косточкам. Мне нравится, как они торчат над ремнем синих джинс.

«Два дня ты будешь пить только сок.» - Объявляет она, словно приговор.

Я боюсь ее, мою анорексичку, поэтому покорно соглашаюсь.

А на улице, нервно куря у двери кафе ждет он…

* * *

В последнее время у меня начинает кружиться голова. Могу идти по улице, а перед глазами все крутится и плывет, словно я на корабле переживаю шторм. Еще я стала много чего забывать. Какой день недели, дни рождения друзей, дела, что планировала на день…

Сегодня копалась в медицинских словарях.

Мой диагноз: психическая анорексия, шизофрения – раздвоение личности.

Не знаю, как я до такого докатилась… Но с другой стороны и я не помню даже свою прошлую жизнь. Как я существовала, когда ела, сколько хотела и что хотела.

«Ты была целлюлитным чудовищем» - Шипит она, и я соглашаюсь.

Я действительно так считаю.

Недавно я перешла на новую стадию для себя – теперь я застегиваю ремень еще на одну дырочку меньше.

Пенопластовый хлеб я заменила на черные булочки с кунжутом. Ем их, отщипывая маленькие кусочки, а так же начала принимать витамины.

А то я стала совсем болотного цвета. Губы бледные, бескровные, глаза словно впали, а мешки под ними почернели, черты лица обострились… Руки костлявые и кольца, что я носила раньше, стали слетать с пальцев. Но мне нравится, я могу часами трогать маленькую, круглую косточку на лицевой стороне запястья, удивляясь тому, как сильно она выступает.

Еще у меня стали сохнуть локти. Они словно покрываются твердой коростой. Теперь каждый день, сразу же после горячего душа я натираю их увлажняющим кремом.

Ночью под одеялом я вожу рукой по впалому животу и пересчитываю ребра.

Жир, покрывавший меня толстым слоем, почти испарился.

«Скоро буду совсем стройной…» - Думаю мечтательно.

«Будешь.» - Говорит она, и я ей верю.

* * *

Я немного ослабла. Организм требует того, чего я дать ему не могу и не хочу, но на одних витаминах тоже ведь не проживешь.

Уже несколько дней подряд я дома. Я слишком устаю, когда мотаюсь по городу, так что сделала себе недельную передышку и теперь сутками сплю.

Он пришел внезапно, не предупредив заранее.

Я встретила его у порога в спальных коротких шортах и майке. Лифчик в последнее время я не ношу. Те, что у меня есть, стали велики, а новые купить все руки не доходят.

Он застыл у двери с шуршащим пакетом, разглядывая меня: мои острые ключицы, тонкие запястья и узловатые колени. Ну конечно, все время видел меня в джинсах, в кофтах, а под всей этой одеждой на самом деле вон какая я скрываюсь…

Наконец он вышел из ступора и, чмокнув меня в щеку, разделся и прошел на кухню.

—Ты что, заболела?

Я киваю и иду за таблеткой обезболивающего. У меня снова заломило в висках.

Он достает из пакета всякую еду, сладости и булки и, открыв холодильник, раскладывает там.

—Это все что у тебя есть? Ты чем питаешься, святым духом?

Чтобы его брови не ползли удивленно вверх от вида пары пачек хлебцев и единственной бутылки гранатового сока, я подхожу и, открыв морозильник, показываю ему две упаковки пельменей и вареников.

Это я как раз держу для подобных случаев. Чтобы показать, что в доме еда есть.

Он кивает и потягивает мне брикет с мороженным.

—Твое любимое.

Я вежливо отказываюсь, ссылаясь на то, что только что пообедала.

—Да ладно, ты и так уже на скелета похожа… Не будешь есть, тебя ветром унесет.

—Как Мери Поппинс?

Он улыбается моей дурацкой шутке.

—Вот лично я голодный, давай, составишь мне компанию.

—Не хочу.

И все бы ничего, может быть я и казалась убедительной, если бы внезапную тишину кухни не нарушило урчание моего желудка.

Я обхватила живот руками и осела на пол.

—Ты чего? Тебе плохо?

Я потерянно мотаю головой на тонкой, костлявой шейке. Он обхватывает меня за плечи и поднимает.

—Ты такая легкая… - Пораженно шепчет он.

Я пристыжено молчу, словно меня разоблачили, уличили меня в моей голодовке.

—Ты что, совсем ничего не ешь? – Вдруг хмуро спрашивает он.

—Ем.

—Не заметно. Почему все так? У тебя нет аппетита?

—Есть…чуть-чуть.

—Нет, ни черта ты не ешь… Ты так загнешься, понимаешь?

Смотрю на него огромными, водянистыми глазами.

—У тебя пустой холодильник…Что это за дурацкий чесночный хлеб? Почему ты не ешь нормально? – В его голос появляются нотки паники.

—Не хочу…

—Почему у тебя нет аппетита? Почему ты не ешь?

Он трясет меня, словно душу пытается вытрясти, сбивчиво и громко повторяя эту фразу.

Я отбиваю его руки от себя и вдруг четко и серьезно говорю.

—Ты когда-нибудь был так голоден, что не можешь есть?

…

Он снова сует мне мороженное.

—Ешь. Сейчас же.

Смотрю на него как на идиота. Как он не может понять, что я не могу?! Не-мо-гу.

Расценивая мое молчание как отказ, он наливает в стакан молока и протягивает.

—Тогда пей. Хочешь, с мороженным взобью? Сделаю тебе коктейль?

Я торопливо вырываю у него кружку, чтобы он туда ничего не намесил.

—Не надо…

С минуту я гипнотизирую стакан взглядом.

«Это всего лишь молоко. Сок я же пью? Пью. Вот и молочка можно чуть-чуть…»

«Нельзя. Ты же знаешь.»

«Он стоит и смотрит, я должна выпить. Должна показать, что со мной все в порядке.»

«Нашла, кому доказывать…Кто он тебе? Друг? Друг не должен тебя перевоспитывать, он должен принять тебя такую, какая ты есть, а не пытаться сделать из тебя жирную свинью.»

«Замолчи. Замолчи, пожалуйста…»

И чтобы окончательно заткнуть ей рот я залпом выпиваю содержимое кружки.

—Молодец. – Улыбается он. – А теперь, это.

В его руке пышная белая булочка с маком.

Я умоляюще смотрю на него и пячусь назад. Что-то в моих глазах удивило его и он недоуменно выгнул брови.

—Ты чего?

Но я это слышала уже за спиной. Я неслась к туалету. Меня плохо. Я не сую пальцы в рот, меня просто тошнит и еще холодное молоко начинает клокотать в горле.

Он рядом со мной, держит мои волосы, пока я, упершись обеими руками в унитаз, до судорог выгибаюсь в спазмах. Меня рвет нещадно, до слез, и я еще долго не могу прийти в себя то и дело, сплевывая белую тягучую слюну.

Он гладит меня по костлявой спине, ладонью чувствуя, как торчит под майкой мой позвоночник.

—Мы поедем в больницу. – Шепчет он. – Тебе помогут.

«Ты не можешь…Знаешь, что они там с нами сделают?! Нельзя…»

Но у меня нет сил сопротивляться. Даже если я откажусь, он меня все равно туда отвезет. Поэтому я вяло киваю, и он тащит меня в ванную, чтобы я умылась…

* * *

Так непривычно открыв глаза видеть чужой незнакомый потолок. Из моей голубой, четко просвечивающейся вены, торчит игла, поверху залепленная лейкопластырем. Это питательная капельница. Вон та прозрачная жидкость в большой бутылке и есть моя еда.

Внутривенная.

Он сидит рядом в белом халате, накинутом на плечи, и держит меня за руку.

—Все будет хорошо… Отдыхай. Позже, ты мне все расскажешь.

А мне нечего ему рассказать. Я думаю о том, что наверно могла умереть.

«Ты хотела убить меня.»

«Нет, это ты хотела убить себя.» - Парирует она, скалясь в моей голове сгнившими зубами. Она страшная и лысая. Ходячий труп. Совсем на меня не похожа.

Я игнорирую ее.

«Посмотрим, что дальше будет.» - Моя анорексичка ухмыляется.

«Дальше ничего не будет.»

И я лежу, обдумываю эту фразу. Чего не будет? Голодовки? Меня?

Беззвучно капает витаминный сироп из бутылки.

«Кап-кап. Тик-так. Нужно жить. Только как?..»