Можете, если хотите, отрицать, что мистер Бог существует: все равно никакие отрицания ни в малейшей степени не повлияют на сам факт его существования.
От ее веселого хихиканья я словно захлопнул дверь ноября и шагнул в теплый июнь.
День тренировал чувство, а ночь развивала ум, расширяла воображение, обостряла фантазию, пробуждала память и напрочь меняла всю шкалу ценностей. Кажется, я начал понимать, почему большинство людей по ночам спит. Так проще жить. Так куда проще.
— А ты знаешь, что такое поэзия? — Да, — отвечала ему Анна, — это что-то вроде шитья. — Понимаю, — важно кивнул Вуди. — Что ты имеешь в виду, говоря о шитье? Анна немного покачала слова на языке, прежде чем произнести. — Ну, это делать что-то из разных кусочков, чтобы оно было другое, чем все кусочки.
— Мне достаточно лет, чтобы жить, мистер, — спокойно сказала она.
У неё была всего одна проблема в жизни- то, что в сутках недоставало часов.
У человечества бесконечно много точек зрения; у Бога бесконечно много точек обзора.
— Это просто слова, которые говорят люди. — Естественно. Но и я тоже человек. — Тогда ты должен знать. — Что? — Что это просто слова, которые говорят люди. — Причина моей любви к темноте в том, что в ней тебе приходится определять себя самому. А днем тебя определяют другие люди. Тебе это понятно?
Мистер Бог проходит через самую середину меня, а я - через самую середину мистера Бога.
Чтение Библии тоже особого успеха не имело. Анна считала ее букварем для самых маленьких. Смысл Библии был прост; любой дурак во всем разобрался бы за полчаса! Вера нужна для действия, а не для того, чтобы читать про действия. Однажды во всем разобравшись, не было никакой нужды снова и снова возвращаться на исходные рубежи.
Это очень забавно: иногда ты смотришь внутрь и находишьчто-то снаружи, а иногда смотришь наружу и находишь что-то внутри. Это очень забавно.
Солнце – это прекрасно, но оно так сильно освещает все вокруг, что нельзя видеть очень далеко.
Каждый день, каждую минуту Анна полностью принимала жизнь, а принимая жизнь, принимала и смерть. Смерть довольно часто всплывала у нас в разговорах - но в ней не было ни боли, ни тревоги. Она просто должна была прийти - не в один день, так в другой, и было бы неплохо понять ее до того, как это случиться. Во всяком случае это гораздо лучше, чем опомниться на смертном одре и впасть в панику.
Функция мистера Бога заключается в том, чтобы сделать вас похожим на него. Тогда вы уже не сможете его измерять, не так ли? Как изрекла однажды Анна: «Когда ты какой-то, то ты об этом не знаешь, правда? Ты же не думаешь, что мистер Бог знает, что он хороший, да?» Анна полагала, что мистер Бог — образец джентльмена, а настоящий джентльмен никогда не станет бахвалиться своей «хорошестью». Если бы он стал хвастать, то не был бы джентльменом, правда? Это привело бы к противоречию.
-Ты ходишь в церковь? - Нет - Почему? - Потому что я и так все знаю - Что же именно ты знаешь? - Я знаю, что нужно любить мистера Бога и любить людей, и еще кошек и собак, и пауков, и цветы, и деревья… - список был довольно длинный, -… изо всех сил
Когда ты еще очень маленький, ты идешь в церковь, чтобы познакомиться. Познакомившись, ты выходишь из церкви и начинаешь заниматься своими делами. Продолжать ходить в церковь можно, если ты не встретил там мистера Бога, или не понял, что он тебе сказал, или "понту ради.
Вся вселенная пронизана чем-то вроде секса. Она одновременно плодотворна и продуктивна. Семя слов порождает идеи. Семя идей порождает… один бог знает что. Все благословенное сущее обладает и мужскими, и женскими качествами сразу. На самом деле все сущее и есть чистый секс. Мы взяли одну-единственную сторону этого процесса и назвали ее сексом, потом окрасили стыдом и прилепили ярлык «секс». Но в этом-то и была наша ошибка. Разве не так?
Все разнообразные места поклонения, все разнообразные имена, которыми называли себя поклоняющиеся, все разнообразные ритуалы, которые они совершали, имели одно-единственное объяснение — разные комбинации доказательств бытия мистера Бога.
Проблема с открытием нового языка вовсе не в том, что это само по себе очень трудно сделать. Нет, главная трудность заключалась в том, как выбрать один из такого множества вариантов.
Ее настоящее место - в сердце мистера Бога, а его настоящее место - в ее сердце.
Цветок, который не хочет брать желтый свет, мы называем желтым, потому что именно этот свет мы и видим. О мистере Боге такого сказать нельзя. Мистер Бог хочет все и поэтому ничего не отражает обратно! А если мистер Бог ничего не отражает вовне, то мы просто не сможем его увидеть, правильно? То есть, если уж природа мистера Бога в принципе доступна нашему пониманию, остается только допустить, что мистер Бог совершенно пуст. Пуст не потому, что в нем ничего нет, но потому, что он приемлет все, все принимает и ничего не отражает обратно! Разумеется, если вам угодно, можно мошенничать и дальше: можете продолжать носить цветные очки со стеклышками, на которых написано «мистер Бог всех любит», или с теми, где значится «мистер Бог очень добрый», но тогда, извините, вы упустите природу мистера Бога в целом. Только попробуйте себе представить, что собой представляет мистер Бог, если он приемлет все и ничего не отражает обратно. Вот это, сказала Анна, и называется быть НАСТОЯЩИМ БОГОМ. Это-то нас и просили сделать — выкинуть все наши цветные стеклышки и посмотреть невооруженным глазом. Факт, что Старый Ник производит эти стеклышки миллионами, временами несколько осложняет дело, но так уж устроен мир.
Парадоксальность природы мистера Бога — несмотря на то, что он пребывает в центре всех вещей, он все равно смиренно стучит в дверь и ждет снаружи, пока его не впустят. А дверь открываем именно мы. Мистер Бог не вышибает дверь и не вламывается внутрь во всем своем величии; нет, он стучит и ждет.
— Почему мистер Бог решил отдыхать на седьмой день? — терпеливо начала она. — Наверное, за эти шесть дней он порядком ухайдокался — работа-то была тяжелая, — предположил я. — Он отдыхал не потому, что устал. — Да ну? По мне, так подумать о таком, и то устанешь. — Конечно, нет. Он вовсе не устал. — Ну да? — Нет. Он просто сделал паузу. — А. Да, правда? — Да, и это было самое большое чудо. Отдых. Как ты думаешь, как оно все было до того, как мистер Бог начал творить в первый день? — Была ужасная неразбериха, я думаю, — ответил я. — Ага. А у тебя получится отдыхать, когда кругом ужасная неразбериха? — Ну, наверное, нет. И что дальше? — Ну, когда он стал творить разные вещи, путаницы стало немного меньше, так? — Похоже на то, — кивнул я. — Когда мистер Бог закончил делать всякие вещи, он покончил с неразберихой. После этого наступил покой, и вот почему покой и есть самое большое чудо. Неужели непонятно? Если поглядеть с этой стороны, то все было понятно, и мне это чрезвычайно понравилось. Во всем этом был смысл. Иногда я чувствую себя двоечником с последней парты, и тогда с готовностью раскрываю рот, как только мне предоставляется шанс что-нибудь вставить. — А я знаю, что он сделал со всей этой путаницей, — заявил я, чрезвычайно довольный собой. — Что? — спросила Анна. — Он набил ею наши черепные коробки!
— Правильный ответ — «у меня в середине». —А этот ответ на какой вопрос, а, Финн? — Ну, это просто. Вопрос будет: «Где Анна?»