"Когда она проснулась на другое утро, первое, что представилось ей, были слова, которые она сказала, и слова эти ей показались так ужасны, что она не могла понять теперь, как она могла решиться произнести эти странные грубые слова, и не могла представить себе того, что из этот выйдет. Но слова были сказаны…"

" Она поняла то, что удерживала её от этого; она поняла, что ей было стыдно. Её положение, которое ей казалось уяснённым вчера вечером, вдруг представилось ей не только не уяснённым, но безвыходным. Ей стало страшно за позор, о котором она прежде и не думала. Когда она только думала о том, что сделает он, ей приходили самые страшные мысли. Ей приходило в голову, что сейчас приедет управляющий выгонять её из дома, что позор её будет объявлен всему миру. Она спрашивала себя, куда она поедет, когда её выгонят из дома, и не находила ответа.

Когда она думала о нём, ей представлялось, что он не любит её, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему за это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала и которые она беспрестранно повторяла в своём воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила…"

" Она беспрестанно повторяла: "Боже мой ! Боже мой !" Но ни "боже", ни "мой" не имели для неё никакого смысла. Она знала вперёд, что помощь религии возможна только под условием отречения от того, что составляло для неё весь смысл жизни. Ей не только было тяжело, но она начинала испытывать страх пред новым, никогда не испытанным ею душевным состоянием. Она чувствовала, что в душе у неё всё начинало двоиться, как двоятся иногда предметы в усталых глазах. Она не знала иногда, чего она боится, чего желает. Боится ли она и желает ли она того, что было или того, что будет, и чего именно она желает, она не знала…"

" Она вздрогнула и от холода, и от внутреннего ужаса с новою силою охвативших её на чистом воздухе. "Неужели они не простят меня, не поймут, как это могло быть иначе? - сказала она себе…"

"Она села к письменному столу, но, вместо того, чтобы писать, сложив руки на стол, положила на них голову и заплакала, всхлипывая и колеблясь всей грудью, как плачут дети. Она плакала о том, что мечта её об уяснении, определении своего положения разрушена навсегда. Она знала вперёд, что всё останется по-старому, и даже гораздо хуже, чем по-старому. Она понимала, что сколько бы она не старалась, она не будет сильнее самой себя. Она никогда не испытывала свободы любви… И она плакала, не удерживаясь, как плачут наказанные дети…"

"Ложь для неё, чуждая её природе, сделалась не только проста и естественна в обществе, но даже доставляла ей удовольствие…"

Л.Н.Толстой. "Анна Каренина" Часть 3; главы 15-17