дым табачный лёгкие выел - не воздух
утро московское дрожью ползёт по телу
вряд ли тебе есть до этого дело, но где бы
я ни проснулась, я помню твое лицо:
напрочно въелось в память, и на сетчатке,
видимо, отпечаталось
это дно
слишком просторное - здесь не хватает второго
только я всё еще гибну на нём в одного
и, что страшнее, последней не выстелить нежностью
твой уходящий шаг - звук твоих шагов
вне зоны слышимости
ты недосягаем
с кем ты и где ты
куришь, снимаешь пальто
носишь ли ты пальто
я не жду ответа
ни на один - задаю их десятый год
в ломаную пустоту белоснежных конвертов
без указания координат и имён
в комнате пусто: сегодня никто не придёт, и
мой адресат вообще никогда не придёт
здесь
без изменений, совсем как на западном фронте
нет перемен, передышек и прочих лиц
только твоё - я слепую храню ему верность,
словно уставший, годами не кормленный пёс
павший к ногам твоим ниц
не осталось слов, сил - даже слёзных желёз
и вся моя жизнь
ловко уместится в сотню измятых страниц
только писать их нет смысла - пустоты глазниц
вряд ли прочтут эту горстку изломанных жалоб
о том, как за этим - и тем
иступлённо не гладил
окном
моих рук никогда - лишь десятки других
к чему они мне
если ты меня больше не слышишь
и в комнате пусто, и до неприличия тих
мой город - вздохнул напоследок - но так и не выревел
всю горечь
и гирей - куда ни бежала б - висит
и тянет на дно
так рождается новый стих
как в раковых отделениях гибнут больные
мольбы их похожи на дикий искривленный крик,
что ползает в горле,
но не выползает наружу
тебя обнаружат с рассветом - мне хочется верить - лучи восходящего солнца
меня - санитары
лежащей с простреленным сердцем за запертой дверью
и счастливы будем теперь навсегда,
да не мы.