– Бабуля, это к тебе, – сказала Танечка, входя в квартиру в сопровождении двух девочек и одного серьёзного мальчика.
Слепая Анна Федотовна стояла на пороге кухни, не видя, но точно зная, что ребятишки застенчиво жмутся у порога.
– Проходите в комнату и рассказывайте, по какому делу пришли, – сказала она.
– Ваша внучка Таня рассказала, что у вас на войне убили сына и что он вам писал письма. А мы взяли почин: «Нет неизвестных героев». И ещё она сказала, что вы ослепли от горя.
Мальчик выпалил все одним духом и замолчал.
Анна Федотовна уточнила:
– Сын успел написать всего одно письмо. А второе написал после его смерти его товарищ.
Она протянула руку, взяла с привычного места папку и открыла её.
Дети недолго пошушукались, и большая девочка сказала с нескрываемым недоверием:
– Это же все ненастоящее!
– Правильно, это копии, потому что настоящими письмами я очень дорожу, – пояснила Анна Федотовна, хотя ей не очень-то понравился тон. –
Откройте верхний ящик комода. Достаньте деревянную шкатулку и передайте её мне.
Когда ей положили на руки шкатулку, она открыла её, бережно достала бесценные листочки. Дети долго разглядывали документы, шептались, а потом мальчик нерешительно сказал:
– Вы должны передать эти документы нам. Пожалуйста.
– Эти письма касаются моего сына, почему же я должна передать их вам? – почти весело удивилась она.
– Потому что у нас в школе создают музей ко Дню великой Победы.
– Я с удовольствием отдам вашему музею копии этих писем.
– А зачем нам ваши копии? – с вызывающей агрессией вдруг вклинилась в разговор старшая девочка, и Анна Федотовна подивилась, каким официально-нечеловеческим может стать голос ребёнка. – Музей не возьмет копии.
– Не возьмет, и вы не берите. – Анне Федотовне очень не понравился этот тон, вызывающий, полный непонятной для нее претензии. –
И пожалуйста, верните мне все документы.
Они молча отдали ей письма и похоронку. Анна Федотовна ощупала каждый листок, удостоверилась, что они подлинные, аккуратно сложила в шкатулку и сказала:
– Мальчик, поставь шкатулку на место. И задвинь ящик плотно, чтобы я слышала.
Но слышала она сейчас плохо, потому что предыдущий разговор сильно обеспокоил её, удивил и обидел.
– Трус несчастный, – вдруг отчётливо, с невероятным презрением сказала большая девочка. – Только пикни у нас.
– Всё равно нельзя, – горячо и непонятно зашептал мальчик.
– Молчи лучше! – оборвала его девочка. – А то мы тебе такое устроим, что наплачешься.
Но и этот громкий голос пролетел, видимо, мимо сознания Анны Федотовны. Она ждала скрипа задвигаемого ящика, вся была сосредоточена на этом скрипе и, когда наконец он раздался, вздохнула с облегчением:
– Ступайте, дети. Я очень устала. Делегация молча удалилась. Горечь и не очень понятная обида скоро оставили Анну Федотовну…
Вечером внучка как обычно читала ей письмо сына, но Анна Федотовна вдруг проговорила:
– Он чего-то не хотел, а они грозились, пугали его. Таня! Загляни в шкатулку!
– Нету, – тихо сказала Таня. – И похоронка на месте, и
фотографии, а писем нет.
Анна Федотовна прикрыла слепые глаза, напряжённо прислушалась, но душа её молчала, и голос сына более не звучал в ней. Он угас, умер,
погиб вторично, и теперь уже погиб навсегда. Письма, пользуясь её слепотой, вынули не из шкатулки – их вынули из её души, и теперь ослепла и
оглохла не только она, но и её душа…