и хочется просто по-детски плакать, до сбитых коленок к тебе ползти, на город ложится слепая слякоть, чуть под шафе от резкости, на город ложится весна кусками: то дождь, то солнце, то воздух синь. послушай, мы рушим своими руками, то, о чем кто-то не смел просить. послушай, мы верим в какие-то знаки, в какие-то заданные полюса. ко мне этот мир повернулся изнанкой в отсутствие смеха и голоса, ко мне этот мир стал и черств и жесток, а я онемела вдали от глаз. я даже во сне, как ревнивый подросток, упрямо решаю задачки про нас. а хочется просто рыдатьпод стрекот воды из крана, стирая тушь, и скалиться в зеркало обезьяной, и топать по зеркалу глупых луж, мешать отражение с пыльной пеной, кусать губу до кровавых ран. ты знаешь ты оказался первым, кто так впечатан в меня. дурак, я все пытаюсь избыть ту нежность, что красит небо и длит судьбу, но знаешь, что-то случилось между… и я не могу уже, не могу… ни жить по-другому, ни петь, ни плакать, ни путь иначе чертить во тьму. приснись мне, слышишь? хоть там, хоть так я тебя поглажу и обниму. а хочется просто по-детски плакать от невозможности быть иной: дворовой трогательной собакой, идущей по утру за тобой.
