" Все пространство было заполнено фосфоресцирующим
туманом. Правда, это был не обычный туман, в нем
угадывалась какая-то структура - словно срез животной ткани
под расфокусированным микроскопом - и в этом структурном
тумане угадывались местами более светлые уплотнения и
собрания темных пульсирующих зерен, и все это словно бы
висело в воздухе, иногда вдруг совсем пропадало и
появлялось вновь, а Малыш шел через это, будто на самом
деле ничего этого не было, шел, вытянув перед собой
светящиеся руки с растопыренными пальцами, а вокруг -
булькало, хрипело, журчало, звонко тикало.
Так он шел долго, и мы не сразу заметили, что рисунок
структуры бледнеет, расплывается, и вот на экране осталось
только молочное свечение и едва заметные очертания
растопыренных пальцев Малыша. И тогда Малыш остановился. Мы
поняли это потому, что звуки перестали приближаться и
удаляться. Те самые звуки. Целая лавина, целый каскад
звуков. Хриплые гулы, басистое бормотание, задавленные
писки… Что-то сочно лопнуло и разлетелось звонкими
брызгами… Зудение, скрип, медные удары… А потом в
ровном сиянии проступили темные пятна, десятки темных
пятен, больших и маленьких; сначала смутные, они принимали
все более определенные очертания, становились все более
похожими на что-то удивительно знакомое, и вдруг я
догадался, что это такое. Это было совершенно невозможно,
но я уже не мог отогнать от себя эту мысль. Люди. Десятки,
сотни людей, целая толпа, выстроенная в правильном порядке
и видимая словно бы несколько сверху… И тут что-то
произошло. На какую-то долю мгновения изображение сделалось
совершенно ясным. Слишком ненадолго, впрочем, чтобы можно
было рассмотреть что-либо. Затем раздался отчаянный крик,
изображение перевернулось и пропало вовсе. "
Моя самая самая самая родная работа. Черт, я думала умру,
когда это рисовала. Так было больно вытаскивать этот образ
из своей души, но тем не менее он вышел, и, честно говоря,
я собой горжусь…