В Питере завтра настанет весна. А тогда только начинались холода. Пошла уже третья неделя голода. Есть было запрещено. В самый первый день после известия меня просто вырвало, я услышала отчетливый голос в голове: зачем тебе есть теперь – какой в этом смысл? И ответа не нашлось совсем. Вообще, между прочим, все доводы в пользу смерти всегда будут более вескими и оправданными, чем жалкие попытки оправдать жизнь, как бы того ни хотелось большинству людей на планете. Тогда мы только пили. Алкоголь. С утра до вечера. В этот день он наглотался снотворных. В этот день я перестала есть совсем.

Едем в метро. Он обдает меня прощальным равнодушием. Конечно - нам вместе осталось три дня. В вагоне полно народу. Женщина, сидящая ближе ко мне привстает, чтобы уступить мне место. Блин, я вся синяя. И у меня тени под глазами. Отказываюсь - нам выходить на следующей.

Голод приходит наплывами. Сначала слабый - двадцатиминутными атаками. Потом на несколько часов затихает. Через три-четыре дня пропадает совсем. Это считается самым легким периодом. В течении недели можно существовать спокойно. Потом начинаются более сильные приступы, чем раньше. Длятся дольше. Но зато реже. В эти моменты можно дойти до психоза. Потому что голоду нужно противостоять, как самому злейшему врагу. Это дается с трудом.

Курьер, который привез мне Сибутрамин, смотрел на меня удивленно. Это и понятно - такие капсулы выписывают людям, страдающим ожирением. В его глазах читался немой вопрос: "Куда тебе худеть?!" Но каждый вечер, в зеркале на меня смотрит ужасное чудовище, весом, как минимум 100 килограмм, несмотря на то, что весы с этим нагло спорят…

Мы с ним всегда играем в игры. С самого первого дня. Теперь наша игра называется: "Давай притворимся, что я приеду к тебе в твою провинцию, и мы продолжим нашу сумасшедшую любовь!".
- Вызови мне скорую, - прошу я. У меня начался ужасный приступ гастрита.
- Сама вызывай, - отвечает он, и выходит курить.

Они появляются редко. Когда пьяные. Или, чтобы выпить. Говорят – так странно, что я такая неприкаянная. Что я могла бы найти себе более достойный круг – я общаюсь не с теми. А потом они всегда уходят. Я уже знаю наперед, что они уйдут. Заранее чувствую. И не было таких, кто оставался. Со мной очень престижно пойти в ресторан или на красную площадь – я же «такая красивая девочка». А утро встречают с другими. Я знаю, что в субботу телефон будет молчать. А чтобы позвонить кому-то, нужно найти веский повод – настолько все отношения не близкие. Но поводов никогда не бывает.

Он тихо спал ночью, в моей постели, на леопардовом белье. Меня мучила ужасная бессонница. Я не могла оторвать от него глаз. Он вызывал во мне настолько невероятное, до помешательства кошмарное отвращение, что я испугалась того, что не выдержу, и внезапно задушу его подушкой, пока он спит. Я вскочила с постели и стала курить. В день, когда он уезжал навсегда, я с трудом держала себя в руках. Ночью он занимался со мной сексом. Он снова лежал в моей постели на спине. А я сидела сверху, и мои слезы градом падали на его обнаженную грудь. Я не могла остановить истерику. Не останавливаясь, он гладил меня по голове, и шепотом повторял: Ну тихо – тихо, все будет хорошо. Его имя никогда не посмею назвать.

А зачем мне это «питание»? Оно нужно тем, кто хочет жить – ведь это основное средство существования. Пусть живут те, кому такая жизнь нужна. Или те, к кому она относится совсем по-другому. И сам процесс поглощения пищи – это так физиологично, так по-животному. Фу. Нет ничего хуже. А умереть от голода – это намного благороднее, чем поддаваться унижающим инстинктам. Когда в желудке человека нет пищи, он становится одухотвореннее. Он приближается к Богу.

Зачем они хотят переспать со мной? Как они могут? Неужели никто не видит, что я совсем маленькая девочка, не достигшая половой зрелости? Ну и что, что мне 18…20…, да хоть 40 лет! Я никогда не буду готова к подобным экзекуциям. Секс – это нечто связанное с насилием над женщиной. Мне нужен добрый взрослый папа, который спасет меня от всего на свете, защитит ото всех. А те, которые сами незащищенные – они не имеют права трогать меня своими грязными руками, и воплощать со мной свои развратные планы.

Есть одной - это аморально. Нужно есть, когда рядом с тобой тоже кто-то ест. Однако, если ты ешь одна при ком-то, а этот второй не ест - это еще хуже. Вот такие простые правила.

Человек, у которого отсутствует чувство вкуса в одежде, имеет огромные проблемы с уровнем интеллекта. Тут есть непосредственная связь. Вечером, на Тверском бульваре, а потом ночью – у меня дома, она заводила умные, трогательные темы. Хрупкая девочка с раненой душой, с одинаковым восприятием жизни вокруг. Но она была одета в, до неприличия, аляповато-безвкусное платье. Зачем так одеваться? Я чувствовала, что скоро настанет момент, когда она раскроет свою глупость, покажет свою дремучую бестактность. И этот момент не заставил себя ждать. Все случилось скоро. Она подтвердила эту печальную аксиому, разочаровав меня до крайности. Да, но… даже самую непробиваемую глупость и заурядность можно простить при наличии чистой незапачканности и доброты, которой там тоже, впрочем, не было…

Вчера психоаналитик в ночной передаче сказал, что человек, которого не любила мама – самое дорогое существо для ребенка, обречен на вечное одиночество, и неспособность устанавливать долговременные и прочные отношения с окружающими людьми в дальнейшей, взрослой жизни. Мама, неужели это правда, скажи?

В подземном переходе, на Сенной площади, я шла и понимала, что еще чуть-чуть, и я упаду в обморок от голода. В глазах темнело, и я просто шла, держась за стены. Он доставал меня ерундой, все задавал свои вопросы. Я сказала ему, чтоб он проваливал. Он развернулся, и ушел, оставив меня одну. Я опустилась на пол по стенке, не в силах стоять на ногах. Мне так хотелось, чтобы он остался, чтобы поддержал меня, не смотря ни на что, чтобы просто был рядом. Но я как обычно осталась одна. Знакомый парень (который впоследствии скончался от передоза героина) шел мимо, сказал: Ты что? Тебе плохо? Ты выглядишь совсем больной. Что-то случилось? Ему я ответила, что все в порядке. Я так хотела, чтобы меня просто забрали в психиатрическую клинику, это был край…

Р. приехала ко мне навсегда. Она вытаскивала меня из этой трясины депрессии (спасибо ей, она моя самая лучшая). Она была в шоке. Приехала злая тетка из дурдома. Вылила на меня кружку ледяной воды, а я убежала от нее из квартиры в подъезд, на самый верхний этаж. Там, в мокрой одежде, я ждала, пока она уйдет. Так меня никуда и не забрали. Тетка сказала Р., что сама она по образованию терапевт, а не психиатр, поэтому даже не знает, что делать. Она думала, что ледяная вода поможет мне. Она, бедная, сама меня испугалась. Оставила на столе горькую жидкость из капсул, которую я выпила, вернувшись в квартиру после ее ухода. Жидкость была из числа «мозговыносящих», от которых полный гон.

Из нас двоих девочкой был он. Он говорил: «Какие у меня тонкие ноги… как красиво на мне смотрелось бы женское платье…» Он надевал мое нижнее белье. Он выходил на улицу в моем пальто на голое тело, с размалеванным косметикой лицом, и накрашенными лаком ногтями – его заводила мысль о том, что кто-то может пристать к нему на улице, и разоблачить, что под пальто он абсолютно голый. В его голове был полный декаданс. По ночам он рисовал гуашью психоделические картины на огромном ватмане, и вел кошмарный дневник. Он умел сходить с ума на все сто. Он порезал себе вены. Он переспал с моим бывшим парнем. Он болел шизофренией. И сильно.

Самое сложное - это находить отговорки. В гостях, ресторанах, кафе. На природу так лучше вообще не ездить. Но глядя на мои 45 киллограм, каждый хочет меня накормить. И слова типа "Я дома поела", с каждой неделей выглядят все абсурднее. Но срываться нельзя! Потому что морально испражняться в общественном туалете, как минимум не красиво.

Я изменила своему любимому_самомудорогомуизамечательному мальчику с Л. Через час пришла девушка Л., и мы с ней мило побеседовали. Она рассказывала о том, какой Л. у нее добрый и хороший. Как он завет ее замуж. И как она обязательно за него пойдет, ведь где еще найдешь такого преданного и верного парня!

- Ты самый злейший враг себе, моя девочка. Ну кто, если не ты, должен прекратить это? И ни один врач мира не сможет помочь тебе, если ты не захочешь излечиться! Сколько еще это будет продолжаться? Что же с тобой станет дальше, скажи?!
Но отражение неизменно молчит. Отводит глаза, тянет время. Но всегда оно только молчит!
В 2006 я заболела анорексией. Теперь мы вдвоем. Я и моя болезнь.