я поняла, что нужно делать для нормально сна: сутки спишь часа два - потому бодрствуешь порядка двадцати часов и что-то делаешь все это время, а потом ложишься спать. и вот оно: мертвый сон, ничего не снится, утро в двенадцать.
…ломать себе жизнь — неотъемлемое право человека.
второе день с рыжиной в волосах; март начался с двух часов сна и вечерним истерическим состоянием - мне страшно, мне очень страшно, я реву от каждого "все будет хорошо", поэтому не нужно этого говорить, я сама всё знаю. второй день весны и я в кадре - вот я сажусь на кровать, встаю и тут же заправляю ее - клик - здесь я включаю чайник - клик - умываюсь - клик - вот я на кухне мою посуду - клик - вот папа привычно спрашивает "тебе надо что-нибудь в магазине?" - клик - вот я пью фестал - клик - вот тупик. дела не заканчиваются, я нахожу кучу всего, чем нужно заняться: убраться, вытереть пыль, включить машинку, прочесть книгу, и все это откладывает мои пересдачи, я даже не могу доехать и записаться; мой две тысячи шестой чипом вшит в кожу и имеет свойство повторяться. я разговариваю с к., включив скайп и камеру на ноутбуке, утром, в без-чего-то шесть, я смотрю comedy club с абсолютно каменным лицом - мне не смешно, уже не смешно; на руке ровная кровавая полоска - она красная и это тоже уже не интересно и не больно. я пишу: "тебе меня спасать", но понимаю абсурдность и отсутствие этого действа, свою ничтожность в происходящем я тоже отлично понимаю. я очень понятливая девочка и нам еще жить и жить до самого ужаса. не знаю, как буду вести себя в этот день, наверное, запрусь внутри, буду качаться как сумасшедшая и ждать звонка; папа говорит: "не сорвись, ты главное не сорвись - ни туда, ни вообще" и "первый день самый нервный", я киваю. меня тянет на украинский, которого я не знаю, я моток ниток, столько всего помню - вплоть до ощущений - в своей голове я смотрю черно-белые фильмы прошлого, восстанавливаю картины и слушаюслушаюслушаю всех, кто говорит. у моего брата крутые очки и очередная охуенная футболка; у меня - вечный груз, от которого я не могу избавиться; у нас вместе - семейный пропуск букв. хотите, я расскажу вам про мою семью? мы чокнутые, серьезно, все до одного, даже моя, о боже, прабабушка, в возрасте за восемьдесят, потрясающей интеллигенции женщина, пьет водку - внимание - со своими бывшими одноклассницами - и катается на лыжах в своем воронеже, по которому я ужасающе скучаю. по ней, по кате, по леше, по роме, по радужной, по парку, летучим мышам, белкам, аттракционам, по себе, сбегающей с другом на автодром. я невероятно по всему этому ною. я знаю все свои диагнозы, метки, точки, датчики, треки и чуткости (мне нравится это слово). три часа, чтобы побыть дома и снова уйти - мне нечего решать, я не хочу ничего решать, запишите меня на счет чего-нибудь, об остальном договоримся. когда я говорила, что двадцать первое день рождение обязательно нужно праздновать и я, в кое-то веке, изменю традиции отменно не обращать на этот день внимания - я лукавила. ничего не будет. мне просто хочется взять билет и уебать из этого города: вечером двадцать пятого уехать, двадцать шестое провести не в этой тюрьме, и вернуться двадцать седьмого. мне, реально, ничего больше не надо. компания в количестве одного родного человека и пара звонков - всё. потому что "москва не станет лондоном", значит, нужно бежать. но пока я молчу и стою на месте. и мне нормально.