Чуча-муча, пегий ослик! Вот видишь, все-таки я написал тебе письмо. Много-много лет я собирался это сделать. С тех самых пор, как мы с тобой расстались, и навсегда.Чтоб никогда больше не увидеться. Меня нет больше на свете, милая. То, что еще осталось - совсем не тот я, которого ты любила и помнишь. Только вместилище - память и чувство. Прошло много лет, и я понял это. И ты тоже поняла, правда? Потому что тебя, той, что была, тоже нет больше. Мы стали другими, по отдельности друг от друга, без смирения и сроднения с переменами любимого, на разных дорогах, в разных жизнях. Время обточило нас на разных станках, и наши миры стали разными. Если даже предположить сумасшедшее, невозможное, что мы встретимся -это не будет иметь никакого значения. Мы будем искать и желать друг в друге то прежнее, что знали и чувствовали когда-то. Стараться увидеть и обрести то родное, чем мы были. Это странное ощущение. Как будто не было всех этих огромных прошедших лет, прожитых вдали и по-разному, как будто годы и годы прошли в некоем параллельном, другом, нереальном измерении, не имеющем отношения к тому, что жило внутри нас и между нами, и вот сейчас мы встретились - и продолжаем жить вместе с того самого момента, когда расстались. Словно расстались совсем недавно, вчера, неделю назад. И когда мы расстанемся вновь, то в памяти друг друга снова будем теми, что когда-то, молодыми, здоровыми, красивыми и веселыми, в полете и силе жизни, даже когда она боль, потому что еще огромность впереди, - а эта встреча, она останется так, сбоку, маленьким боковым ответвлением, ничего не меняющим. У меня было когда-то так много слов для тебя, так много, что я не мог остановиться говорить их. Это не от болтливости, и не от того, что мне было легко и неважно, бездумно, говорить их - а от того, что мы были вместе так мало, так мало, считаные дни, милая, а я думал о тебе так много, всю жизнь, и разговаривал с тобой - без тебя - всю жизнь, и при встречах мне не хватало времени сказать тебе все, что так хотелось, так надо было. Не было дня, когда я не разговаривал бы с тобой. Вся моя жизнь состоитиз двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил. Я писал это письмо много лет, очень много. Ночами, глядя в темноту, и в поездах, куря в тамбуре, и в толчее улиц, и просто в свободную минуту. Так странно: и пел гондольер в Венеции, и играл скрипач в Иерусалиме, и светилась Эйфелева башня, и в бессонницу в тундре под храп бригады доносил разбитый транзистор: "Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо". Тогда еще я умел плакать. Ты плачешь по мне, милая? Ты меня помнишь? Всю жизнь я пытался понять тебя, и понять себя, и в тысячный раз вспоминая давние события находил в них новые детали, открывал новые мотивы и тайные причины. Я очень любил тебя, милая. Я и теперь люблю тебя. Но теперь это уже точно не имеет никакого значения. Вот уж теперь-то точно поздно. Когда-то, в той жизни, ты сказала - лето, и Ленинград, и тополиный пух: "Поезд ушел". И я ответил: "Ну, такой поезд я на пальце потащу за веревочку". Когда-то - лето, комнатушка, простынь, плед на окне завязан сыромятным ремешком скотогона на калмыцкий узел - ты спросила: "А тебе надо, чтоб я тебя любила? Или - тебе и так… устраивает?" Я не нашел ответа, было слишком много верных и все про одно, они промелькнули мгновенно, каждый главный и единственный, не выбрать, так больно, и печально, и быстро колотилось сердце, и я сумел только на выдохе: "Господи, дай мне любви этой девочки, и больше мне от жизни ничего не надо". С тех пор я всю жизнь отвечал на этот вопрос. Из всех в мире вариантов "да" я искал один, чтоб ты поняла, как мне это было надо. Все в тебе - ерунда по сравнению с главным, потрясающим, данным от Бога: ты женщина, каких почти не бывает. Ты рядом - уже свет праздника, радости, любви, счастья. Взглядом, улыбкой, жестом, интонацией, беглым поступком - ты дарила мужчине полное ощущение того, что он - желанен, значителен, интересен, достоен, что он - тебе и всем! - единственный такой, мужественный, сильный, красивый, замечательный. Это не было сознательным воздействием - это шло от твоей сущности, от жадного и радостного приятия жизни, веры в нее, и эту радость и веру ты естественно, как дыхание, разделяла с тем, кого встречала. Но я-не первый встречный, верно, малыш? Ты меня помнишь? Тоска тебя грызет? И я раскрылся весь - в изумлении приходящего счастья, которое возможно лишь единожды. И ты испугалась - порабощения собственным чувством. "Я не позволяла себе чувствовать даже тысячную часть того, что чувствовала на самом деле, чего хотела…" И стала всаживать в меня крючья. Ты очень боялась раскрыться полностью - чтоб не смогли сделать тебе больно. А я был счастлив немыслимому для меня порабощению своим чувством. Вот где произошла нескладушка. И боялся, не мог, не хотел делать больно; мне необходимо было - оберегать тебя, а не бороться. Это я говорил тебе, а всего все равно не скажешь, и все слова столько раз употреблялись в жизни, и что тут скажешь нового, и какой в этом смысл, нет в этом смысла, кроме одного, кроме одного: я говорю - и я с тобой, милая моя, родная, любимая, единственная моя, свет мой, и я вижу тебя, слышу тебя, чувствую тебя, счастлив с тобой, как никогда и ни с кем в жизни. Не было у меня никого ближе тебя. Тебе было хорошо со мной? Я тебе нравился? Я тебя устраивал? Малыш, чуча-муча, пегий ослик, чуть-чуть ты смалодушничала, чуть-чуть, и это тот последний дюйм, который решает все. Я никогда не отделаюсь от истины, что мы были созданы друг для друга. Ты не была самой красивой, или самой умной, или самой доброй - я видел тебя глазами ясно, я не идеализировал: ты была по мне, и каждый взгляд, вздох, движение твои - были навстречу, как в зеркале. Я видел тебя - и прочие переставали существовать, отделялись стеклянной стеной: чужие, отдельные, другие. Я видел тебя - и был лучше, чем без тебя: был храбрее, сильнее, умнее… нет, это чушь: добрее, тоньше, благороднее… да и это не главное: я был значительнее, крупнее, чем без тебя. Из беззащитности, ранимости спохватывалась ты казаться стервой - и вдруг поступала согласно этой претензии, а под блеском глаз дрожала робость, потому что суть была доброй и хорошей, и ты боялась быть такой, чтоб не проиграть в жизни, чтоб не выглядеть слабой. А я настолько знал свою силу, что не боялся поступать как слабый, и в результате ты поступала как сильная, а я как слабый, хотя на деле было наоборот, и на деле получилось наоборот… Господи, милая, как я помню все… Все кончается, жизнь на закат, финиш отмерен. Не было у меня дня без тебя. Давай напоследок, как тогда, мизинцем к руке, ага.Твой - Я.