Я видел это на пригородной танцплощадке. Веселый, горбоносый, гибкий, с фиолетовым отливом черных глаз, он пригласил ее танцевать с таким зверски жадным видом, что она испугалась даже, глянув на него жалким, растерянным взглядом некрасивой девушки, которая не ожидала к себе внимания.
– Что вы, что вы!
– Разрешите? – повторил он настойчиво и показал крупные белые зубы деланной улыбкой. – Мне будет оч-чень приятно.
Она оглянулась по сторонам, будто в поисках помощи, быстро вытерла платочком пальцы, сказала с запинкой:
– Наверно, у вас ничего не получится. Я плохо…
– Ничего. Прошу. Как-нибудь.
Он танцевал бесстрастно, щегольски и, полный холодного высокомерия, не глядел на нее, она же топталась неумело, мотая юбкой, нацелив напряженные глаза ему в галстук, и вдруг толчком вскинула голову – вокруг перестали танцевать, выходили из круга, послышался свист; за ними наблюдали, видимо, его приятели и делали замечания с едкой насмешливостью, передразнивая ее движения, трясясь и корчась от смеха.
Ее партнер каменно изображал городского кавалера, а она все поняла, всю непростительную низость красавца-партнера, но не оттолкнула его, не выбежала из круга, только сняла руку с его плеча и, ало краснея, простучала пальцем ему в грудь, как обычно стучат в дверь. Он, удивленный, склонился к ней, поднял брови, она снизу вверх медленно посмотрела в его зрачки с непроницаемо-презрительным выражением опытной красивой женщины, уверенной в своей неотразимости, и ничего не сказала. Нельзя позабыть, как он переменился в лице, потом он отпустил ее и в замешательстве как-то чересчур вызывающе повел к колонне, где стояли ее подруги.
У нее были толстые губы, серые и очень большие, словно погруженные в тень диковатые глаза. Она была бы некрасивой, если бы не темные длинные ресницы, почти желтые ржаные волосы и тот взгляд, снизу вверх, преобразивший ее в красавицу и навсегда оставшийся в моей памяти.
— Бондарев