Кано
Я сижу с сигаретой на пограничной полосе, в ярком тумане. Раскладываю разные камни.
Деревянный камешек Burberry Touch пахнет осенью и корзиной для свежестиранного белья. Новым льном. Глиняный камешек Dior Homme пахнет тленом и тоже осенью. Умершей, золотой. Я сижу на балконе в кресле, курю (бычки оставляю в цветочном горшке) и нюхаю: то корзину для белья и простыни в английском доме, то Джонни Деппа в гробу. А то голубцы, которые готовлю в микроволновке.
Еще одна такая неделя и я стану бессмертным.
Но слабоумным.
_________
И вот обулись — и пошли
(за славой и за снегопадом)
во тьму — любовники мои,
потом мои ученики,
и дети — целым детским садом.
Я часто живу в ощущении какого-то скорого конца. Не в смысле меня или чего-то, а как физического понимания границы, за которым начинается нечто совершенно иное и куда, если честно, мне не так уж и хочется идти (а что делать).
Вот и сегодня я проснулся утром с четким убеждением, что что-то кончилось.
Осталось только это «что-то» найти и определить.
Йера
Сначала я стал просыпаться и думать,
что вот еще пять или шесть лет
и можно окончательно махнуть на себя рукой.
Потом я ходил по осенней гудящей земле
и думал: «Господи, сколько на свете яблок»,
потом я вообще ни о чём не думал,
а потом я увидел — тебя.
Тейваз (руна воина)
…В нежную зелень раннего летнего утра
хорошо начинать забывать, хорошо начинать вспоминать,
слушай, мой бедный зверок, мой скворчащий зацветший компьютер,
я теперь запишу на тебе всё, что раньше не мог записать:
«…Поэзия возникает из состоявшейся жизни
(а не из ваших или моих дурных настроений или нытья),
из личного факта, из предсмертных и грубых любовных записок,
но не из жалоб.
В принципе, это выглядит так: вот что было вчера,
вот что сейчас происходит, а вот что осталось.»
….Помните 11 сентября? Все говорили о жертвах высоток и о террористах, но как-то забыли о двух самолетах. А там ведь тоже летели люди. Что они чувствовали, интересно? Вам интересно? — Я думаю, близость к убийцам-пилотам. Которые стали им родиной, их отцами и их сыновьями. Мужьями и женами тоже стали. Кто-то наверное плакал. А кто-то, наверное, пел и смеялся. Неудивительно, что их мало потом (как-то вскользь) вспоминали. Они умирали ради символа. Пусть и чужого. И ради идеи. Пусть и не нашей. Если выбирать между смертью в концлагере или подвале, я бы не отказался лететь в таком самолете. Ибо в этом их отсутствии выбора перед смертью (у жертв и у тех камикадзе) — было больше братства, чем у всех нас, кто потом занимался раскопками павших башен.
______
….Помните, нам показали предсмертное послание уже американского человека, застрелившего больше 30 студентов Virginia Tech? (Это был мальчик с прыщами, но что нам за дело до его уже мертвых прыщей?)
Он говорил:
«У вас были сотни миллиардов шансов предотвратить сегодняшний день. Но вы предпочли пролить мою кровь. Вы загнали меня в угол и оставили мне только один выход. Это решение было принято вами. Теперь на ваших руках кровь, которая никогда не смоется. <…> Вам мало было ваших Мерседесов, подонки. Мало ваших золотых цепей, снобы. Мало ваших капиталов. Мало водки и коньяка. Мало ваших гулянок. Всего этого не хватало, чтобы удовлетворить ваши прихоти. У вас было все… Из-за вас я умираю как Иисус Христос, чтобы стать примером для всех слабых и беззащитных.»
Делайте выводы, господа.
Хагалаз (град, разрушение)
Настоящая радость резонирует на уровне горла,
а тяжелое чувство и нежность — резонируют на уровне сердца.
Я сегодня это заметил, разговаривая по телефону.
…опустевшее мое глупое горло,
переполнившееся моё сердце
Во всех этих мучениях любви (всех этих злорадных кошачьих играх с другим человеком, вполне дебильных и детских) — самое главное и сладостное знать, что чужое терпение небесконечно.
«Время рассудит» (чего оно там рассудит? — запорошит и всё), «время залечит», тебя забудут, отпустят, простят, перестанут любить…
И почему-то это самое блаженное во всех наших убогих играх.
Никаких резонов. Одно веселое зверство.
Если ж представить, что ты мучаешь человека как бы навек, как в тысячелетнем рабстве, без всякой возможности тебе отомстить (полным потом равнодушием) — вот тут уже тухло всё. Скучно. Погано. Как с ухом — больным.
Нет.
Только так — на границе будущего забвенья.
В ожидании, через лет 5 или 6, на пограничной полосе.
Вот тогда — радость бытия.
И воздух свежее, и солнце ярче, и небо — аквамарин.
— Смотри, туча на дальней границе моего королевства начинает потихоньку пожирать мир. Значит, можно попробовать построить новый.
— Если получится, мой король.