[Bradford.]

Полное счастье встречается редко, это удел детей, наркоманов и религиозных фанатиков. Я, уже, кажется, не первое, никогда не была вторым и никогда не буду третьим. Я вообще не думаю, что мой жизненный путь будет долог и широк на столько, насколько хотелось бы. Врожденный порок сердца, прогрессирующий с каждым годом. С этим долго не живут. Через силу, через внутренние переживания и боль, моральную и физическую. Но живут же. С зияющей дырой вместо сердца. С огромным клубком страданий вместо души. Но я никогда не ощущала себя чем – то лишним в этом мире. У меня было всё и даже больше, но я бы отдала это самое «всё» ради того, чтобы побыть на этом свете хоть на минуту подольше. С собственным адом внутри.
Но когда, казалось бы, хуже быть уже не может, судьба отвешивает тебе смачную оплеуху, показывая, что вот в этом дерьме, Стефани Батлер, ты ещё не искупалась.

Дневник Батлер.
«Дыши мне в спину июльским ветром, песками пустыни, морским бризом. Ты ударишь меня по лицу, сказав, что я последняя тварь, потаскуха, что я ничего не понимаю в твоей жизни, ибо моя прошла слишком скучно, черно-белая, самый первый немой фильм, но ты же не знаешь правды, ты не знаешь как я жила, какая была, зачем, когда, почему. Пойдем в кафе, закажем английский завтрак, выпьем чаю, кофе, а потом будем знакомиться. Я знаю, что не интересую тебя, знаю, что тебе плевать, что ты считаешь меня последней сукой, и знаешь, что это греет мне сердце. Давай обойдемся без пистолетов, у меня на них аллергия и без драки, боюсь испортить маникюр. Давай поговорим как человек с человеком. Ты так умеешь?»

До него я любила только себя, и это чувство было взаимно. Мы были…влюбленными? Пожалуй. Влюбленными, сумасшедшими, голыми. Но наша ошибка в том, что мы слишком долго пытались хранить то, что давно исчезло. Мне нельзя было быть с тобой. Просто потому, что ты – ритм, движение и скорость. Мчишься на всех порах по этой измазанной грязью и проблемами жизни. А мне нельзя было быть с тобой. Потому – что ты – риск. Азарт и горячая кровь, буйный и грубый нрав. Мне нельзя было быть с тобой. Потому – что ты – загадка и тайна семи морей, Бермудский треугольник, но я готова была погибать в твоей пучине каждую минуту. Нельзя было. Потому – что ты – замедленная съемка моей кончины. Кончины, которая должна была наступить в ту роковую ночь. В ночь, когда по оголенным проводам прошел ток, когда по венам бежала уже не только кровь. Когда стрелка на приборной панели твоего Ferrari перевалила за 200 км/ч. Когда на встречной полосе пустой трассы нас встретил грузовой автомобиль. Нельзя. Было.

[Bradford Clinic.]
POV Zayn.

- Что он здесь делает?! – громкий, яростный, и обреченный крик раздался на всю палату, ярко освещенную солнечными лучами, если не на всю клинику.
- Стеф..- отчаянно решил всё объяснить, однако что – то в голосе оборвалось. Как не обрывалось ещё никогда в жизни. Я знал, что пройдет ещё немного времени, и я рассыплюсь в прах. Ради неё. Ради острой ножевой любви, ради чувств, чтобы прямо до дрожи, чтобы прямо глаза_в_глаза. И каждый новый день бросаться с разбега в новый смерч или даже в цунами. Ради души. Одной на двоих, в узелках на память. Ради того, чтобы именно сейчас, вспомнить все общие даты и фотографии. Все страхи, все гребаные страхи уместились в один – больше никогда её не увидеть.
- Мистер Моррисон! – вновь этот пронзающий пустоту вскрик, откуда у этой девочки столько сил? Откуда столько принципов, глупых, но не рушимых даже в такие моменты. Последние моменты.
- Стефани, успокойтесь. Вам нельзя нервничать, - высокий, статный, однако седовласый доктор обернулся ко мне, положив руку на моё плечо.
- Молодой человек, мне кажется, вам не нужно объяснять, почему вам больше нельзя находиться тут.
Это была моя вина. Мерзость ощущения того, что ты мог всё изменить. Да, да, именно ты, Зейн хренов Малик, двадцатилетний мудозвон, накурившийся гонщик, черт бы тебя побрал. Твоей девочке нельзя было нервничать, сердце могло замкнуть. Просто перегореть, словно лампочка. И в тот момент, последний момент, когда я смог вывернуть руль из - под надвигающегося грузовика, это и произошло. Сердечный приступ, после которого пересадка сердца была просто необходима. У неё должна была быть другая жизнь, другая любовь. Я знаю, что она не простит, как прощала сотню раз до этого. Я играл со своей жизнью, но забыл, что её жизнь итак висит на несчастном волоске. На той ниточке, которая уже никогда не будет нас связывать. Я не дал ей ничего, но рисковал забрать всё. Да, ничего не нужно было объяснять. Она не станет слушать, а я не стану спрашивать.

POV Stephenie.
Стоило только открыть глаза, стоило только вновь оказаться в этом мире, как захотелось вновь погрузиться в сон. В кому.. Вернуться назад, в прострацию, туда, где можно свободно дышать, туда, где сердце неустанно отбивает четкий ритм, туда, где душа становится прозрачной и чистой, безгреховным полотном, на котором лучи радости и безграничного счастья вырисовывают необыкновенной красоты узоры. Вся эта лирика, бегущей строкой плавно проплывающей мимо моего сознания оборвалась, как только странное оцепенение охватило моё тело, а больничная койка подо мной, словно плот, начала качаться по волнам.
- Что происходит? – взволнованный шепот, но моментально перед глазами предстаёт до боли в корнях волос знакомое лицо моего доктора. Здравствуйте, давно не виделись.
- Мисс Батлер, всё готово к операции по трансплантации сердца, поэтому у вас есть немного времени, чтобы собраться с духом, - его натянутая улыбка едва ли не заставила меня сморщиться от отвращения, но, кажется, и этого я сделать не могла, потому что онемело ровным счетом ВСЁ.
- Вы хотите сказать, что нашелся донор, да? Ой, мамочки.. – внутри завертелся ураган страха, волнения и ещё чего то такого, что невозможно описать словами. Это словно холодный ветер, дыхание ночи, тёмной и всеобъемлющей пустоты, черной дыры в груди. Начинает катастрофически не хватать воздуха, суньте же мне кто – нибудь, мать вашу, какую – нибудь из тех трубок, что пихали мне в рот по 50 раз на дню! Воздуха…Мама, где ты..
В палате стояли розы, а потом они засыхали, ломались. Мне нравились сломанные цветы. Морщилась от острой боли и демонстративно отводила взгляд, так и не осмелилась смотреть на плачущую мать. Тошнило от запаха лекарств, в глазах хаотично прыгали точки и пятна из-за яркого белого цвета. Голова шла кругом от неприятия действительности. «Всё хорошо», «Всё хорошо, моя девочка, всё закончилось» - неустанно твердила мать, держа меня за руку. А я только отворачивалась к окну, широко раскрытыми глазами всматриваясь в закат. Часто вздыхаю, жадно хватая опухшими губами воздух и пытаюсь прийти в себя. Осознать, что жива и ещё буду жить. В себя. В ту самую девятнадцатилетнюю девочку, с бездонными голубыми глазами, в которых однажды появится тот самый счастливый блеск.
В палату вошел доктор Моррисон, как обычно держа в руках свой огромный блокнот с какими – то записями непонятным подчерком. Его то мне меньше всего хотелось видеть сейчас. Хотелось умиротворения. Тишины. Покоя.
Смерив доктора недовольным взглядом и отвернув голову к окну, замечаю небольшой листочек бумаги, лежащий на прикроватной тумбочке. Разворачиваю аккуратно сложенный лист, а сердце с каждым новым словом вырывается вон из груди.

«Если бы я только мог повернуть время вспять.. Сейчас нет таких слов, которые расставили бы всё по своим местам. Нет тех минут, которыми я мог бы воспользоваться, чтобы вновь чувствовать твой волшебный запах, дрожь от прикосновений.. И единственное обещание, которое я могу выполнить для тебя, это оставить тебе своё сердце. Потому что я люблю тебя больше чем можно. Больше, чем невозможно люблю. Оно всегда будет с тобой, а значит, моя любовь всегда будет принадлежать только тебе. Я ведь обещал, что мы всегда будем вместе несмотря ни на что. И мы будем. Ты, и то, чем я могу искупить свою вину. Сердце.»

Перечитываю, не верю и медленно умираю внутри.
Его сердце в моей груди.

[вкл. Fool's Garden – Cold]

W hen your defenses / Когда твоя защита
A re falling down / Рушится
W hen you don´t see The sense / Когда ты не видишь смысла
I n going on / В том, что происходит
A nd when all your wounds are breaking up / И когда открываются все твои раны
A nd when no one hears your cry / И никто не слышит твой плач
W hen you´re running and find no place to Stop / И ты бежишь, не зная, где остановится
T hen raise your head and try/ Тогда подними свою голову и сделай еще одну попытку

«Я слышала, что конец – это новое начало, просто мы этого ещё не знаем. Я бы хотела в это верить»

Порой всё приходится начинать с нуля. А мне страшно..Страшно признавать, что на этом нуле всё и может закончиться вновь, оборвется тонкая нить, размотается старый потертый маленький клубок, ты будешь пытаться связать новую жизнь, а тебе не хватит на последний узелок. И всё будет распускаться вновь и вновь, от спиц появятся ноющие мозоли и больше не будет сил. Связывать не будет сил…
Спустя неделю с того самого момента, когда я узнала, что тебя больше нет, врачи сказали, что я беременна. Мне осталось от тебя ещё кое - что важное, но я не могла понять, как справится с этим, как жить.
Начать всё с начала. Выбросить в мусорное ведро, на грязную свалку лохмотья старой, потрепанной жизни. Всё это время, несколько жалких пыльных страниц моей жизни, я старательно вытаскивала с затертых страниц то, что некогда являлось человеческим существом, с чувствами, мыслями, эмоциями, бившими через край. Разрезать воспоминания на куски и скармливать пустоте. Потуже затянуть ремни на грудной клетке и держать себя в себе. Я просто хочу, чтобы мне показали, как прожить жизнь, полную отчаяния…
Каково это? Жить ценой чужой погибели? Сначала было отчаяние, такое, знаете, накрывающее с головой, заглатывающее в свою пучину из осколков чужих надежд, из крупиц чужого утерянного будущего, из угольков не догоревшего сердца.. Сердца, которое когда – то остановилось, чтобы потом забиться с новой силой, не потеряв ни крупицы энергии, дающей свободу, дающей жизнь, но спрятав лучи этой переливающейся жизни где – то глубоко. Слишком, чтобы я могла забраться туда, глубже, чем я имею право тревожить то, что по праву мне не принадлежит.. А я лишь хочу чувствовать жар, хочу испытывать холод, хочу чувствовать хоть что – нибудь кроме вкуса таблеток от головной боли.. Вот уже два года во мне беспрестанно стучит, отмеряя секундами ритм, отчаянная вера в твоё последнее обещание. Каждый день, час, каждую минуту, прорываясь сквозь лавины слёз, сквозь бури и опасные смерчи разорванной в клочья души, я слышу, клянусь, я слышу твой размеренный шепот. Как будто ты действительно со мной, как будто пытаешься сказать это своё любимое «не унывай», что ты оставил для меня не просто пульсирующий кусочек плоти.. В нём сила духа, бетонные стены широких преград на пути к самому нутру, к самому сокровенному, самому неприкасаемому.. На пути к самоотверженности и страстной любви..К миру, к жизни, к широко раскрытым, шоколадным глазам, живым глазам.. К глазам, в которые безудержно влюблялась, а потом компас сбоил, менялись направления, и стрелка заедала на надписи «вам не по пути», больше не желала в них тонуть, не желала смотреть, видеть боль, показывать боль. Это были другие миры, огромные Вселенные, не дающие покоя, не позволяющие больше жить так же, как ты жила до встречи с этими глубинными омутами, в которых разливался лунный свет и оставался сверкать в них до самого конца. Покрытые толщей снега и заметенные песчаными бурями_ураганами_моими скандалами.А я не сильная и не стальная, как твердила сама себе. Я погибла вместе с тобой, в тот день, когда последняя строка была прочитана, когда первая слеза, оставив невидимый след ледяного раскаяния, капнула на листок. Во мне рухнули все баррикады, были разведены все мосты, были вскрыты все замки, вышибло все пробки, всё.. Потому что невозможно не оледенеть, зная, что самой большой трагедией твоей жизни станет любовь, которая не пройдет. Не пройдет, не выйдет из меня, не обойдёт стороной и не испарится. Прикованная корабельными цепями к внутренностям будет выдирать куски оледеневшей плоти, но не выкарабкается. Любовь, которая теперь никогда не забудется. Любовь, которая превратилась в смысл жизни, некогда утерянный, но посланный Богом вновь. Это страшно.. Безумно страшно жить в подвешенном состоянии, в глубокой прострации, постоянно ждать и чувствовать, что вот - вот сойду с ума. Прожигать, испепелять настоящее, жить, нет, существовать, влачиться по земле жалкой тенью в ожидании будущего, хотя оно станет лишь ещё одним мучительным настоящим, бороться с которым у меня не найдется сил..

[Дневник Батлер]

«я клянусь не забыть тех рассветов,
я клянусь помнить первый закат,
я клянусь, что печаль на ресницах,
обернется в чернеющий прах.
обещаю развеять по ветру то, что было, его не вернуть
твоё сердце будет согрето, нарисую ему новый путь
это милое, спящее чудо, с улыбкой твоей на губах
будет ласково, нежно и сонно, отражаться на небесах
обещаю, что когда – нибудь к солнцу, за тобою я поднимусь
я клянусь.
я клянусь.
я клянусь..»