послушай, послушай. она для него – родная. и он ее всё-таки очень сильно любил. он письма писал ей, скучал, сам того не желая, и знал ее ярче всех собранных вместе светил. он знал ее волосы, руки, ловил ее пылкие речи, страдал от бессилия, когда уходила в слезах. и каждый совместный – безмерно счастливейший вечер он помнит. и помнит она отражением в глазах. и как ни старайся – ее не закрасишь какой-нибудь краской, она так останется в памяти этих ужасных систем. она уходила, сто раз уходила – как в сказках, и просто однажды взяла и ушла насовсем. послушай, послушай, она для него – родная, и ты ее, милая, попросту не ненавидь. она подарила ему бесконечные контуры рая, ему теперь только осталось, что преданно пить. ему теперь только осталось, что ждать в перекрестках, что вдруг передумает, вдруг передумает и позвонит. она уходила, сто раз уходила – непросто понять, что на этот раз стал неисправен магнит. и больше ее не притянет, она не вернется, кострище завянет, останется темной отметкой зола. и пусть же теперь она лишь заходящее солнце, и пусть где-то в прошлом, но всё-таки, знаешь, была. послушай, послушай, она для него – родная, и факт, к сожалению или же к счастью – неоспорим. и пусть о последних объятьях никто не узнает, он просто любил ее, будучи ею любим.