— Я вижу ее каждую ночь, она горит и орет во все горло что есть силы. Порой мне хочется, чтобы она умерла в конце, но она лишь ползет по земле, ее кожа обугливается медленно и симметрично яркому пламени, в глазах ни капли страха - лишь огония и гнев. Как будто она знает исход событий заранее. Мы можем лишь предвещать неминуемую гибель или чудесное спасение, а она знает точно, что с ней случится через пять минут. Она произносит это: "Вы сгорите вместе со мной за секунды", данные слова так и прослеживаются в ее крике. И действительно, в конце мы все погибаем от взрыва. Сколько я ни пытался, я не могу понять, кем он спровоцирован, чьи руки запускают часовой механизм бомбы. Я бы мог предположить, что все это творит Она, но с какой стати ей тогда умирать вместе с нами, да еще так мучительно? Я уже ни о чем не могу думать, лишь о ней, хотя никогда ее не видел. Скажите, доктор, это нормально?

— Да-с, вполне. Продолжайте. Опишите мне ее внешность.

— Ее волосы ярко-рыжего цвета.. Не помню остального… Вроде бы, кожа белая, но она ведь горит и обугливается… А еще там снег. Много снега. Она ползет по нему, цепляясь тонкими, как ветви кустарника, пальцами, оставляет за собой мокрый след из грязи и крови.. - Пациент на минуту замолчал и уставился на доктора невидящими глазами. Взгляд его изменился, теперь в нем читались какие-то запредельные мечты и желание.

— А вот если, - пациент улыбнулся - если бы я выжил, я бы забрал ее мертвое тело и унес в подземелья.. Я бы тщательно вымыл ее рыжие волосы, после чего состриг их и сжег. Я ведь терпеть не могу рыжих. Ее голубые глаза я бы вырезал и заспиртовал, и непременно я бы поставил их на полку около своего стола, я бы любовался ими долгие часы… А по вечерам танцевал бы с ней вальсы под Моцарта или Шуберта.. и сетовал на ее маленькое ушко о своих мирских проблемах, да.. Я бы целовал ее немые уста каждый вечер перед сном и гладил бархатную кожу щек… Боже, как это было бы прекрасно.

Доктор сделал едва заметное движение рукой, и санитары взяли пациента под руки.

— Прощайте, Генрих. На сегодня все.

— Доброго вечера Вам, мистер Хайд. - Генрих с широкой улыбкой и счастливыми глазами спокойно покинул кабинет. В этот раз он не впал в бешенство и даже не выразил недовольства по поводу того, что его трогают. Но несмотря на это, доктор взял блокнот и ручку и записал туда пару предложений, понятных только ему и Господу Богу: "Белый мир его рушится. Возможно, навсегда".