эта осень под тихими глазами похожа на слово очень, на голос за двадцать пятым кадром.
пора в школу, убегаешь.
все хотят написать тебе что-нибудь в нёбо, но слова давно устали уже, достали, остекленели и стекли, истекли чем-то бьющимся.
только улыбаемся правой скобкой, больше ничего личного и лишнего.
и кто-то отрывает чувства, как пластырь. зажило и ладно.
ничего, что прохладно в запястье и телефон не ловит.
стираешь с лица какой-то чужой дождь, а все смотрят так, будто ни у одного ребенка не было ДЦП со смеющимися кровью коленками.
и каждый сентябрь это чувство. разговор, в котором напрягаются связки. и отношения.
по-прежнему сухие губы на фотографиях.провода больше не провожают домой, сколько можно бояться, мм?
новая нежность, не знаю, какая по счету. торопила и пила, подбирала слова, чтобы рассказать ему о выжженных пробках глаз и нуклеиновых кислотах.
не могла решить, что важнее.
трамваи бежали за ней, просили не то прощения, не то прощания.
а кто-то не успевал выучить английский за пять минут перемены, это, конечно, больнее, чем быстрая судорога дней.
худая талия и закоченевшие звезды.
вот и вся романтика болевого шока.
каждую истерику я посвящаю тебе, дорогой.
замученное небо покалечилось, пока лечилось.
осень под тихими глазами ни о чем не рассказывает.
ты за чаем, а я не знаю, зачем я.