А и все тебе пьется-воется, но не плачется, хоть убей.
Твои мальчики - божье воинство, а ты выскочка и плебей;
Там за каждым такая очередь, что стоять тебе до седин,
Покучнее, сукины дочери, вас полгорода, я один;

Каждый светлый, красивый, ласковый, каждый носит внутри ледник -
Неудачники вроде нас с тобой любят пыточки вроде них.
Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь: На тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь?

Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй,
Ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай.
Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом,
Ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон;

Ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви,
Все равно не дождешься жалости, облегчения и любви.
Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо;
Сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.

Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва.
Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два.
В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.
Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.

(с) Вера Полозкова