Взрослые смотрят «Ежика» с большей охотой — и охотно же занимаются интерпретациями, порой чрезвычайно замысловатыми. Вот яркий пример: «Неумение ориентироваться на местности и циклично повторяющийся маниакально-депрессивный тип поведения неуклонно свидетельствует о внутренних глубинных комплексах, ассиметричных сумеречных состояниях и экстремальном генезисе» (Вадим Артамонов. «Ежик в тумане: Парапсихоаналитические заметки на примере» ;). Это эссе — конечно, пародия. Но вот Андрей Демкин, к примеру, гораздо более серьезен, когда говорит о следах шаманизма в сказке Сергея Козлова и мультфильме Норштейна. В каждой фигуре из фильма он видит символ и знак: филин — это охраняющий дух, можжевельник — ритуальное растение, которое используется шаманами для погружения в состояние транса, огромный дуб — мировое древо. Следуя Владимиру Проппу и его интерпретациям волшебной сказки, Демкин обнаруживает в «Ежике» остаточный рассказ о ритуалах шаманизма: «Начиная свое путешествие в мире относительной Реальности — Среднем мире, Ежик делает несколько попыток заглянуть в Нижний мир — он смотрит в воду и в глубокий колодец, которые являются символическими “воротами” из Среднего мира в Нижний, используемые шаманами для своих путешествий». (Андрей Демкин. «Ежик в тумане: апокрифическая мифология детской сказки» ;).
Не остались в стороне и толкователи-христиане, предлагая считать «Ежика» рассказом о нисхождении души во тьму перед возрождением. При таком толковании ежик означает грешника, узелок — это сума с деяниями личности, которые должны сохраняться в ожидании Страшного суда, лошадь символизирует смерть, собака — Архангела Михаила, а падение в реку — недвусмысленный образ Крещения. «Только через Крещение можно очистить Грешную Душу и принять Православие. Только с принятием Православия можно обрести Россию. И познать Бога».
Наконец, отдельные зрители (то ли в шутку, то ли всерьез — тут уж не разберешь) высказывают предположение, что «Ежик в тумане» вызвал «первитиновый бум начала 1990-х», и рассматривают его как скрытую пропаганду наркотиков: «Речь идет, конечно же, о можжевеловых веточках, которые подбрасывают в костер Ежик и Медвежонок. Можжевельник, а, именно вид Juniperus macropoda (он же Juniperus polycarpos, он же можжевельник персидский) известен своими энтеогенными свойствами, т.е. способностью изменять сознание. Это растение, помимо прочего, содержит алкалоид норпсевдоэфедрин (стимулятор центральной нервной системы) и некоторые гликозиды, возбуждающие сердечную деятельность».
На фоне такого сумасшедшего культа не менее отчетливо можно услышать изумленные вопросы многих и многих зрителей, которые не понимают ни самого «Ежика», ни образовавшегося вокруг фанатизма: «Да чем же он хорош? Скучный, затянутый, серый…»
Рассказывая о том, как он взялся за эту работу, Норштейн вспоминает пришедшего к нему сказочника Сергея Козлова — с огромным количеством своих лесных сказок. Из всех Юрий Борисович выбрал именно «Ежика в тумане», поскольку он напоминал о японской поэзии. Сходство с лаконичным и парадоксальным японским стихом сохранилось и в фильме. Он весь построен на тонких ощущениях, мимолетных впечатлениях, невысказанных чувствах.
Как бы ни были забавны интерпретации, присваивающие фигурам из фильма разные символические значения, в главном они не так уж неправы. Многие более серьезные исследователи (да и просто зрители) также видят в фильме рассказ о трансцендентном опыте, когда обычный мир вдруг преображается — становится таинственным, непостижимым, пугающим — и в то же время раскрывает зрителю всю свою величественную древнюю красоту. Опустившийся на лес туман помогает ежику увидеть привычные вещи иначе — сухой листок похож на живое существо, ветвистое дерево вдруг оказывается невероятно огромным и пугающе древним, а лошадь со своей сверкающей белизной выглядит сказочным существом — волшебным единорогом.
Пережитый впервые, ворвавшийся в детское сознание этот опыт совершенно переворачивает героя — так, что, встретив в финале медвежонка с его уютной торопливостью и разговорчивостью, ежик сидит неподвижно, смотрит отстраненно и уже не может выйти из состояния вне пространства и времени, в которое погрузил его туманный лес. С этого момента он стал поэтом, художником, философом — существом, которое не сможет уже видеть в дереве только дерево и в реке только реку, поскольку все: и река, и лошадь, и дерево — наполнилось теперь для него особенным значением и смыслом.
О такого рода переживаниях написано много книг — чаще не художественных, а эзотерических, религиозных (и в том числе, кстати, действительно связанных с наркотическим опытом: один из самых известных примеров — «Двери восприятия» Олдоса Хаксли). Никаких америк Норштейн здесь не открыл — разве что создал свой мультфильм в необычное время в необычном месте (все же официальная советская мультстудия 1970-х действительно была неожиданной производственной базой для рассказа о трансцендентном).