О себе. История одного из моих безумств.
С давних пор я хвалилась тем, что владею всеми пейзажами, которые только можно представить, и находила смехотворными все знаменитости живописи и современной поэзии. Я любила идиотские изображения, намалеванные над дверьми; декорации и занавесы бродячих комедиантов; вывески и лубочные картинки; вышедшую из моды литературу, церковную латынь, безграмотные эротические книжонки, романы времен наших бабушек, волшебные сказки, тонкие детские книжки, старинные оперы, вздорные куплеты, наивные ритмы. Я погружалась в мечты о крестовых походах, о пропавших без вести открывателях новых земель, о республиках, не имевших истории, о задушенных религиозных войнах, о революциях нравов, о движенье народов и континентов: в любое волшебство я верила. Я придумала цвет гласных! А - черный, Е - белый, И - красный, У - зеленый, О - синий. Я установила движенье и форму каждой согласной и льстила себя надеждой, что с помощью инстинктивных ритмов я изобрел такую поэзию, которая когда-нибудь станет доступной для всех пяти чувств. Разгадку оставила я за собой. Поэтическое старье имело свою долю в моей алхимии слова. Я приучила себя к обыкновенной галлюцинации: на месте завода перед моими глазами откровенно возникала мечеть, школа барабанщиков, построенная ангелами, коляски на дорогах неба, салон в глубине озера, чудовища, тайны; название водевиля порождало ужасы в моем сознанье. Затем я стала объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов. Кончилось тем, что мое сознание оказалось в полном расстройстве. Я была праздной, меня мучила лихорадка: я начала завидовать безмятежности животных - гусеницам, которые олицетворяют невинность преддверия рая, кротам, символизирующим девственный сон. Мой характер стал желчным. Я прощалась с миром, сочиняя что-то вроде романсов. Я полюбила пустыню, сожженные сады, выцветшие лавки торговцев, тепловатые напитки. Я медленно брела по вонючим улочкам и, закрыв глаза, предлагала себя в жертву солнцу, этому богу огня. "Генерал, если старая пушка еще осталась на твоих разрушенных укреплениях, бомбардируй нас глыбами засохшей земли. Беи по стеклам сверкающих магазинов, бей по Салонам! Вынуди город пожирать свою пыль. Окисью покрой желоба! Наполни будуары вспыхнувшим порохом!" О мошка, опьяневшая от писсуара корчмы, влюбленная в сорные травы и растворившаяся в луче! Наконец-то - о, счастье! о, разум! - я раздвинула на небе лазурь, которая была черной, и зажил жизнью золотистой искры природного света. На радостях моя экспрессивность приняла шутовской и до предела туманный характер. Я превратилась в баснословную оперу; я видела, что все существа подчинены фатальности счастья: действие - это не жизнь, а способ растрачивать силу, раздражение нервов. Мораль - это слабость мозгов. Каждое живое создание, как мне казалось, должно иметь за собой еще несколько жизней. Этот господин не ведает, что творит: он ангел. Это семейство - собачий выводок. В присутствии многих людей я громко беседовала с одним из мгновений их прошлого существования. - Так, я однажды полюбила свинью. Ни один из софизмов безумия - безумия, которое запирают, - не был мною забыт: я могла бы пересказать их все, я придерживаюсь определенной системы. Угроза нависла над моим здоровьем. Ужас мной овладел. Я погружалась в сон, который длился по нескольку дней, и когда просыпалась, то снова видела печальные сны. Я созрела для кончины; по опасной дороге меня вела моя слабость к пределам мира и Киммерии, родине мрака и вихрей. Я должна была путешествовать, чтобы развеять чары, нависшие над моими мозгами. Над морем, которое так я любила, - словно ему полагалось смыть с меня грязь - я видела в небе утешительный крест. Я проклята была радугой. Счастье было моим угрызением совести, роком, червем: всегда моя жизнь будет слишком безмерной, чтобы посвятить ее красоте и силе. Счастье! Зуб его, сладкий для смерти, предупреждал меня под пение петуха - ad matutinum и Christus vonit {"ранний утром" и "пришел Христос" (лат.). } - в самых мрачных глухих городах.