Уеду в Рим и в Риме буду жить,
какую-нибудь арку сторожить
(там много арок — все-таки не Дрезден),
а в городе моем прозрачный хруст
снежка, дом прежний выстужен и пуст,
и говорит “хозяева в отъезде”
автоответчик, красным огоньком
подмигивая. Рим, всеобщий дом!
Там дева-мгла склоняется над книгой
исхода, молдаван, отец семье,
болтает с эфиопом на скамье,
поленту называя мамалыгой.
Живущий там — на кладбище живет.
Ест твердый сыр, речную воду пьет,
как старый тис, шумит в священной роще.
Уеду в Рим и в Риме буду петь.
Там оскуденье времени терпеть
не легче, но естественней и проще.
Там воздух — мрамор, лунные лучи
густеют в католической ночи,
как бы с небес любовная записка…
А римлянин, не слушая меня,
фырчит: “Какая, Господи, херня!
Уж если жить, то разве в Сан-Франциско”.