Одиннадцать вечера.
Если в течение часа ты не объявишься, я наплюю на свою гордость.
Все-таки квартира слишком большая. Слишком много комнат, много светлого пространства. Настолько, что хочется забиться в кладовую, выключить свет и проспать сутки, скорчившись на полу.
Все-таки барахла в доме чрезмерно много. Я понимаю, конечно, твое стремление сиять точно роза на кусте, но даже на мой взгляд «куст» вышел слишком уж ярким. На нем не видно бутонов, и это огорчает.
Полночь.
Какого черта тебе телефон, если он все время отключен?! Зачем вообще нужны сотовые телефоны – все равно невозможно выловить того, кто нужен.
…Отшвырнув трубку, немало не забочусь, услышав жалобный треск корпуса. Пошел ты к чертовой матери, Жасмин, сучка продажная. Чтобы я еще из-за тебя бесился. Больно надо.
Час ночи.
Хизаки как-то раз заметил, что я стал слишком много курить. Счастье еще, что не подсел на допинг творческой мысли. А вот транквилизаторы спасут мир, это точно.
Три часа.
Ты скотина, Ю-тян, ты знаешь об этом?
Обнимаю подушку, зарываясь в нее лицом. Голова болит нещадно, меня тошнит. Стараюсь не думать, где ты можешь шляться, и с кем. В конце концов, это ведь я сказал, помнишь? Я сам дал тебе полную свободу, а сейчас выгляжу просто сентиментальным дураком, убивающимся из-за пропадающего неизвестно где любовника. Нет, черт возьми, я никогда не искореню в себе эту черту. Иначе с чего сейчас, вместо того, чтобы лечь спать и послать тебя куда подальше, я упрямо прислушиваюсь, не слышны ли шаги на лестнице, и вспоминаю движения твоих пальцев, когда ты сидишь перед зеркалом в гримерной и накладываешь макияж. В такие минуты мне очень хочется подойти ближе и слизнуть помаду с твоих губ.
Вновь закуривая, автоматически замечаю, что сигарета была последней в пачке. А открыл я ее полчаса назад. Прелестно. Хизаки, и ты еще удивляешься чему-то, боже ты мой.
Пять утра.
Над Токио – рассвет. Голова трещит уже просто издевательски.
А я сижу на балконе, упрямо гоню от себя сон и жду, когда же моя любимая сволочь изволит заявиться. Сдается мне, что это именуется моральным мазохизмом. Да, я всегда знал, что я извращенец, но чтобы настолько…
Знаешь, Жасмин, я как чуял, что до добра это не доведет.