Через какое-то время я сдаюсь. Перестаю разговаривать, отвечать на вопросы, отказываюсь от воды и пищи. Пусть колют мне в вены все, что им заблагорассудится, – этого мало, чтобы поддерживать на плаву человека, утратившего волю к жизни. Кстати, любопытная мысль: когда я умру, Пита могут наконец оставить в покое. Хотя бы в качестве безгласого прислужника будущим трибутам Двенадцатого дистрикта. А там, со временем, можно будет подумать и о побеге. Получается, моя смерть еще могла бы его спасти.
Впрочем, неважно. Достаточно и того, чтобы умереть назло. Прежде всего, назло Хеймитчу ведь именно он превратил и меня, и Пита в марионеток. А я-то ему доверяла. Сама отдала в руки то, что было мне дорого… Предатель.
«Вот почему тебя и не допускают к серьезным планам», – сказал он.
Верно. Кто же в здравом уме свяжется с девушкой, не способной увидеть разницу между врагом и другом?
Бесконечно подходят люди, чтобы поговорить, но для меня теперь их голоса – точно стрекот насекомых из джунглей. Бессмысленные, отдаленные звуки. Опасные, только если к ним подойти слишком близко. Стоит мне различить хоть слово, как я начинаю стонать и требовать успокоительного, потом уже все безразлично.
И вот однажды, открыв глаза, я вижу перед собой человека, от которого не могу отгородиться. Того, кто не намерен ни заискивать, ни объясняться, ни умолять меня перемениться. Ему одному известно, как я устроена.

– Гейл, – шепчу я.
– Привет, Кискисс. – Он подается вперед и убирает прядку волос, упавшую мне на глаза. Половину лица у него покрывает свежий ожог, одна рука покоится в перевязи, а под шахтерской робой белеют бинты. Что произошло? Откуда Гейл вообще здесь взялся? Похоже, дома стряслось что-то ужасное.
Не то чтобы я позабыла о Пите – скорее, вспомнила остальных близких мне людей. Стоило бросить взгляд на Гейла, и они ворвались в мою действительность, настойчиво требуя внимания.
– Прим? – выдыхаю я.
– Жива. И твоя мама тоже. Я их вовремя вытащил.
– Значит, они уже не в Двенадцатом дистрикте?
– После Голодных игр появились планолеты. Сыпали зажигательными бомбами. – Гейл запинается. – Ну, ты же помнишь, что случилось с Котлом.
Помню. Я видела пожар. Старый склад был пропитан угольной пылью. Как и весь дистрикт. Представляю себе дождь из зажигательных бомб над Шлаком, и внутри поднимается новая волна ужаса. – Они уже не в Двенадцатом дистрикте? – повторяю я.
Как будто слова могут защитить от правды.
– Китнисс, – ласково произносит Гейл.
Точно таким же голосом он обращается к раненому животному, прежде чем нанести смертельный удар. Безотчетно прикрываюсь рукой, но собеседник перехватывает и крепко сжимает запястье.
– Не надо, – шепчу я.
Однако Гейл не из тех, кто стал бы хранить от меня секреты.
– Китнисс, Дистрикта номер двенадцать больше нет.