Люди слишком часто причиняли ему боль. Разрывали душу на части и безжалостно складывали заново. Он же отдавался им без остатка. К тому времени, когда пришло осознание этого, они забрали у него все. Вечерами он искал утешения в равнодушных объятьях, стараясь заглушить вопль одиночества, который поднимался в нем всякий раз, когда с ее холодных губ срывался сладкий стон. И это показное, лживое участие было ему особенно противно. Та же тишина, те же взгляды, а главное неизменный свет, не оставляющий места пустым иллюзиям. В этой жизни он падал много раз, но ему твердили, что нельзя сдаваться. И он поднимался. Поднимался и шел дальше, с наигранной, ничего не значащей улыбкой, будто не замечая, ядовитую пыль, пропитавшую его одежду, ставшую его неотъемлемой частью. Это было хроническое состояние. Ему хотелось кричать, и вместе с криком вырывалась невыносимая жгучая боль. Когда он умолк, протяжный замирающий вздох еще дрожал в воздухе. Теперь он смотрит на мир так, как-будто видит его впервые. Это чувство навалилось на него внезапно, и он до сих пор не может понять, как такое могло произойти, но так оно и было…