В окна, где мёртвые жёны моют посуду,
где дышится часто и тяжко,
где качается лампа,
и бросает тени повсюду
моя грустная, с трещиной чашка,
глядеть я не буду, не стану.

В древнем моём шкафу висит
то ли пиджак, то ли пальто,
то ли квартирант мой, средних лет одессит,
к которому и не приходил-то никто.

И стоят вчерашние щи
на древнем комоде.
Я набрался ума, как воды ключевой:
через пальцы сочится.
Не ищи меня, не ищи,
я на крыше смотрю, как солнце уходит,
и не поделаешь уже ничего,
и ничего уже не случится.