Ложная личность некоторых людей функционирует жизнерадостно, и этим они обманывают себя.
Нам кажется, что сам Бетховен, угрюмый и патлатый, играет нашей великой любви свое "Es muss sein!".
Мать не уставая объясняла Терезе, что быть матерью - значит всем жертвовать. Ее слова звучали убедительно, ибо за ними стоял опыт женщины,
утратившей все ради своего ребенка. Тереза слушала и верила, что самая
большая ценность в жизни - материнство и что оно при этом - великая жертва.
Если материнство - воплощенная Жертва, тогда удел дочери - олицетворять
Вину, которую никогда нельзя искупить.
Все, что происходит по необходимости, что ожидаемо, что повторяется всякий день, то немо. Лишь случайность о чем-то говорит нам.
Ежели любви суждено стать незабываемой, с первой же минуты к ней должны
слетаться случайности, как слетались птицы на плечи Франциска Ассизского.
Головокружение - это глубокая пустота под нами, что влечет, манит,
пробуждает в нас тягу к падению, которому мы в ужасе сопротивляемся.
Мы могли бы назвать головокружение опьянением слабостью. Человек
осознает свою слабость и старается не противиться, а, напротив, поддаться
ей. Опьяненный своей слабостью, он хочет быть еще слабее, он хочет упасть
посреди площади, передо всеми, хочет быть внизу и еще ниже, чем внизу.
За границей она обнаружила, что превращение музыки в шум - планетарный процесс, которым человечество вступает в историческую фазу тотальной мерзости.
Музыка - это отрицание фраз, музыка - это антислово!
Да, кто ищет бесконечность, пусть закроет глаза!
Для Сабины "жить в правде", не лгать ни себе, ни другим, возможно лишь при условии, что мы живем без зрителей. В минуту, когда к нашему поведению кто-то приглядывается, мы волей-неволей приспосабливаемся к наблюдающим за нами глазам и уже все, что бы мы ни делали, перестает быть правдой. Иметь
зрителей, думать о зрителях - значит жить во лжи. Франц, напротив, уверен, что в разделении жизни на частную и общественную сферу заключен источник всяческой лжи: в частной жизни человек один, а в общественной - совсем другой. "Жить в правде" для него значит разрушить барьер между частным и общественным. Франц любит цитировать Андре Бретона, сказавшего, что он хотел бы жить в "стеклянном доме", где нет никаких тайн и куда дозволено заглянуть каждому.
С той поры она знает, что концентрационный лагерь - не что-то исключительное, вызывающее удивление, напротив - это нечто данное, основное, это мир, в который мы рождаемся и откуда можем вырваться лишь при величайшем усилии.
Истинная доброта человека во всей ее чистоте и свободе может проявиться
лишь по отношению к тому, кто не обладает никакой силой. Подлинное
нравственное испытание человечества, то наиглавнейшее испытание (спрятанное так глубоко, что ускользает от нашего взора) коренится в его отношении к тем, кто отдан ему во власть: к животным. И здесь человек терпит полный крах, настолько полный, что именно из него вытекают и все остальные.
Тоска по Раю - это мечта человека не быть человеком.
Ах, как это ужасно, мы, собственно, заранее мечтаем о смерти тех, кого любим!
Она испытывала сейчас такое же удивительное счастье и такую же удивительную грусть, как и тогда. Грусть означала: мы на последней остановке. Счастье означало: мы вместе. Грусть была формой, счастье - содержанием. Счастье наполняло пространство грусти.