Raymond Douglas "Ray" Bradbury
Someone in the Rain. 1997

Один из моих самых любимых рассказов.
Я обещаю, что вы не пожалеете, если прочтёте .

Почти все осталось, как прежде. Поскольку дорожные сумки с невысохшими дождевыми каплями на боках уже перекочевали в гулкий, волглый домик, а машина, еще не остывшая, еще хранящая запах двухсотмильной поездки к северу - из Чикаго в штат Висконсин, - была накрыта брезентом, можно было предаться размышлениям. Прежде всего, ему очень повезло, что удалось забронировать тот же самый домик, который снимали родители еще двадцать лет назад, чтобы привезти сюда их с братом Скипом. В этих стенах каждый шаг, каждый голос по-прежнему отдавался гулким эхом. Почему-то сейчас он сбросил ботинки, чтобы походить босиком: наверно, по той простой причине, что так ему было приятно. Закрыв глаза, он присел на кровать и слушал, как по тонкой кровле барабанит ливень. Приходится, конечно, делать поправку на обстоятельства. Во-первых, деревья стали выше. Как только на трассе замаячил, сквозь дождь и поднимавшийся от капота пар, указатель на Лейк-Лон, сразу стало ясно: что-то здесь по-другому, но только сейчас, прислушиваясь к порывам ветра, он понял, что именно тут изменилось. Конечно же, деревья. За двадцать лет они вытянулись, кроны разрослись вширь. Ну, и трава, конечно: хотя, если уж быть совсем точным, трава была та самая, на которой еще в тот приезд он валялся после купания в озере, ощущая, как мокрый купальный костюм холодит бедра и цыплячью грудь. По инерции подумалось: сохранился ли тот же запах в общественной уборной на территории кемпинга? Раньше там пахло латунью, карболкой, стариками, что приволакивают ноги, и простым мылом.

Дождь прекратился. Время от времени он еще напоминал о себе крупными каплями, которые падали с деревьев на крышу, а небо своим цветом, плотностью и предвестием напоминало порох. Время от времени оно лопалось посредине и озарялось вспышкой, но прореха тут же затягивалась.

Линда пошла в уборную, до которой было совсем недалеко - всего-то пробежать среди кустов, деревьев и оштукатуренных домиков, правда, сейчас еще и по лужам, подумал он, и среди зарослей, которые отряхивались, как испуганные собачонки, и обдавали тебя фонтаном холодных, пахнущих свежестью брызг. Хорошо, что она ненадолго вышла. Он хотел кое-что поискать. Прежде всего инициалы, которые сам вырезал на подоконнике пятнадцать лет назад, в последний приезд, в конце лета 1932-го. Он бы никогда такого себе не позволил, если бы кто-нибудь был рядом, но теперь, оставшись в одиночестве, он подошел к окну и провел рукой по деревянной поверхности. Она была безупречно ровной.

Ну, что ж, подумал он, наверно, это было другое окно. Нет. Комната была именно эта. И домик тот же самый, вне всякого сомнения. Он почувствовал внезапную досаду на плотников: явились сюда и заровняли все поверхности наждачной бумагой, отменив бессмертие, которое он обеспечил себе в ту дождливую ночь, когда, загнанный в дом грозой, занялся резьбой по дереву. Сделав дело, он себе сказал: сюда год за годом будут приезжать люди и все они будут это видеть.

Он потер рукой безразличный подоконник.

В дверях появилась Линда.

- Ну и дыра! - вскричала она. На ней не было сухого места, в волосах блестели дождевые капли, по лицу сбегали струйки. Она посмотрела на него со скрытым укором. - Значит, это "Страна чудес". Когда ее построили? Само собой разумеется, домики должны быть с удобствами, но куда там! До туалета не так далеко, но я минуты две не могла нашарить выключатель, а после этого пять минут пыталась выгнать огромную ночную бабочку, чтобы спокойно помыть руки!

Огромная ночная бабочка. Расправив плечи, он улыбнулся.

- Держи.- Он протянул ей полотенце.- Вытри лицо и руки, тебе сразу полегчает.

- Пришлось бежать среди кустов - посмотри, что с моим платьем: хоть выжимай. Господи! - Она уткнулась в полотенце, но не умолкала.

- Мне тоже нужно в одно место, - сказал он, выглядывая за дверь и улыбаясь своим мыслям.- Я мигом.

- Если не вернешься через десять минут, вызову береговую охрану.

Дверь хлопнула.

Он шел очень медленно, дыша полной грудью. Не пытался спрятаться от дождя и чувствовал, как ветер дергает обшлага его брюк. Он поравнялся с домиком, где в то лето жила его двоюродная сестра Мэрион с отцом и матерью. Не сосчитать, сколько раз им выдавался случай улизнуть среди ночи, чтобы посидеть у озера на мокрой траве, рассказывая страшные истории. Им становилось до того страшно, что Мэрион просила непременно взять ее за руку, а потом даже поцеловать, но это были краткие, невинные поцелуи отрочества, скорее прикосновения, просто жесты, спасение для одиноких душ. Сейчас он вспомнил даже запах этой Мэрион - вспомнил, как от нее пахло, когда она еще не пропиталась никотином и дешевыми духами. На самом деле лет десять назад, если не больше, она перестала считаться его родственницей - по сути дела, с тех пор, как они стали взрослыми. Но сейчас она вернулась сюда в своей первозданности. Да, Мэрион уже вошла в пору зрелого возраста, как, в некотором смысле, и он сам. Но запах зрелости совсем не так притягателен.

Он дошел до мужской уборной и - о чудо! - увидел, что там все осталось без изменений.

Ночная бабочка оказалась тут как тут.

Это было большое, мохнатое серовато-белое существо, похожее на привидение: оно с шорохом крыльев билось о единственную голую лампу, подвешенную к потолку. Выходит, бабочка, надеясь на его возвращение, двадцать лет вздыхала и билась о стекло во влажном ночном воздухе. Он вспомнил, как увидел ее в самый первый раз, когда ему было восемь лет: сверху обрушился настоящий призрак, задев его лицо жуткими напудренными крылами и оглашая воздух молчаливыми стонами.

Он тогда с воплем выскочил из кабинки и не разбирая дороги понесся по темной августовской траве. Возвращаться в уборную он, конечно, не стал, а вместо этого забежал за дом и там облегчился, выпустив из себя распирающую боль. Потом он старался сходить в уборную засветло, чтобы не столкнуться с напудренным чудищем.

Теперь он смотрел на ту же самую Ночную Бабочку.

- Привет, - сказал он.- Заждалась? Невероятная глупость, но до чего же приятно

позволить себе быть глупым. Ему не понравилось выражение лица Линды. Он прекрасно знал: чем больше поводов у него будет уйти с ее глаз, тем лучше для него. Между прочим, и на сигаретах можно сэкономить, если держаться от нее подальше. Но действовать нужно с оглядкой.

" Не сбегать ли мне за бутылочкой виски, дорогая?"; "Схожу-ка на причал - надо купить мотыля"; "Дорогая, Сэм приглашает меня играть в гольф". Линда была совершенно не приспособлена к такой погоде. Вот и теперь она уже немного скисла.

Бабочка задела его щеку.

- Здоровенная, гадина! - сказал он, внезапно ощутив, как по спине пробежали мурашки, точь- в-точь как в первый раз. Вот уже много лет он не испытывал страха, но тут позволил себе совсем немножко, в свое удовольствие, испугаться белой шуршащей бабочки. Теперь она кружила у электрической лампы. Ополоснув руки, он рискнул заглянуть в кабинку, чтобы проверить загадочные письмена, которые разглядывал в детстве. Тогда это были заклинания, странные, непостижимые. Теперь - ничто.

- Все ясно, - сказал он.- Слова. Стишки. Серость.

Краем глаза он увидел свое размытое, нечеткое отражение в зеркале и отметил, что на лицо легла тень разочарования. В нацарапанных на стене словах не оказалось и следа той волшебной силы, которой он их когда-то наделял. Прежде это были золотые магические формулы. Теперь - короткие, вульгарные пощечины хорошему вкусу.

Он помедлил, чтобы докурить сигарету, оттягивая, насколько можно, возвращение к Линде.

Когда он появился в дверях, Линда окинула его взглядом:

- Это выходная рубашка. Зачем расхаживать в ней под дождем? Разве трудно было набросить плащ?

- Ничего страшного, - сказал он.

- Так и простудиться недолго.- Она распаковывала сумку, выкладывая вещи на кровать.- Господи, кровать-то какая жесткая.

- Было время - я спал на ней безмятежным сном, - сказал он.

- Не иначе как я старею, - сказала она.- Мне теперь подавай ложе из взбитых сливок.

- Ты приляг, - предложил он.- До ужина три часа.

- Когда прекратится этот дождь? - спросила она.

- Понятия не имею. Думаю, сегодня, в крайнем случае - завтра. Зато листва свежая. Какой чудный воздух после дождя, благодать!

Но он покривил душой. В этих краях дожди порой не прекращались неделями. Раньше это не было помехой. Под колючими струями он сбегал к серому, подернутому рябью озеру, а небо над головой, как вылепленное из серой глины, то и дело

содрогалось, выпуская на свободу грозу, и раскалывалось слепяще-голубым электрическим разрядом. Гром сбивал с ног. Барахтаясь в озере, он держал голову высоко над поверхностью, но в воде было тепло и уютно, потому что там не донимали дождевые иголки, потому что можно было разглядывать павильон, в котором вечерами устраивались танцы, и еще корпуса с просторными, полутемными холлами, где бесшумно сновали коридорные, и, конечно, снятый родителями домик, оробевший под раскатами августовского грома, а самому при этом плавать по-собачьи, брызгаясь сколько душе угодно, и прятаться от ледяного воздуха. Неохота было вылезать на берег, хотелось так и качаться в теплой воде до восторженного посинения. Линда прилегла на кровать.

- Господи, матрац называется! - сказала она. Не касаясь ее, он вытянулся рядом.

Дождь припустил опять, деликатно стучась в домик. Стало темно, как ночью, однако ощущение было совершенно особое, потому что часы показывали всего четыре пополудни, но уже опустилась тьма, а над этой тьмой еще стояло солнце - просто уму непостижимо.

В шесть часов Линда заново накрасила губы.

- Надеюсь, хотя бы кормят здесь сносно, - сказала она.

Дождь лил не переставая, стучал и молотил по крыше, будто упавший с небес вечный шторм.

- Что будем делать вечером? - поинтересовалась Линда.

- Может, сходим потанцевать? Здесь есть павильон, построенный в двадцать девятом году, еще до кризиса - обошелся в миллион долларов, - говорил он, затягивая узел галстука, а сам возвращался на восемнадцать лет назад.

Мысленно он был сейчас на улице, под мокрыми деревьями, вместе с Мэрион и Скипом. Кутаясь в плащи, которые шуршали, как целлофан, они с мокрыми лицами бежали под дождем через детскую площадку с горками, вдоль обнесенной столбиками аллеи, прямиком к павильону. Детям вход был воспрещен. Им оставалось топтаться снаружи, прижимаясь носами к окнам, и смотреть, как взрослые заказывают вино, смеются, усаживаются за столики, потом встают, выходят на площадку для танцев и кружатся под музыку, которая снаружи слышалась глухо, будто бы через подушку. Мэрион замирала от восторга, когда ей на лицо падали цветные отблески. "Когда я вырасту, - сказала она, - приду сюда танцевать".

В мокрой тьме с карнизов павильона им на головы низвергались дождевые струи. А музыка играла "Нашел я любовь в Авалоне", "Старинный Монтерей" и прочее.

Поглазев с полчаса и промочив ноги, они начинали хлюпать носами и чувствовали, как дождь затекает за ворот; тогда они поворачивались спиной к теплым огням павильона и под угасающую музыку молча плелись назад, в сторону своих домиков.

Кто-то постучался в дверь.

- Это Сэм! - раздался голос.- Ну, как вы там? Готовы? Ужинать пора!

Они пригласили его войти.

- Как будем добираться до главного корпуса? - спросила Линда.- Неужели пешком? - Она выглянула за порог.

. - Почему бы и нет? - сказал ее муж.- Это же здорово. Ведь если подумать, мы совершенно перестали двигаться, то есть, я хочу сказать, перестали ходить пешком - в соседний квартал и то ездим на машине. Нет, правда, наденем плащи - и вперед. Что скажешь, Сэм?

- Я не возражаю, а ты как, Линда? - громогласно спросил Сэм.

- Пешком? - жалобно переспросила она.- Всю дорогу? В такой дождь?

- Оставь, пожалуйста, - сказал ей муж.- Дождик-то пустяковый.

- Ну, что ж поделаешь, - сказала она.

У выхода зашуршали плащи. Он много смеялся, шлепал жену пониже спины, помог затянуть пояс.

- От меня пахнет, как от надувного моржа, - сказала она.

И вся троица высыпала на окаймленную деревьями дорогу, скользя подошвами по мокрой траве, утопая в слякоти, уворачиваясь от машин, которые обдавали их грязью и жалобно завывали в густой мгле.

- С ума сойти! - кричал он.- Ну, классно!

- Не так быстро, - взмолилась Линда. Деревья гнулись от ветра; судя по всему, дождь зарядил по меньшей мере на неделю. Дорога к главному корпусу шла в гору, и теперь им было уже не так весело, хотя он еще бодрился. Однако после того как Линда поскользнулась и упала, никто больше не произнес ни слова, только Сэм сделал попытку пошутить, когда помогал ей подняться.

- Если вы не против, я остановлю машину, - сказала Линда.

- Не нарушай компанию, - сказал он.

Она помахала попутной машине. Водитель высунулся в окно и прокричал:

- Может, вас всех подбросить?

Но он лаже не замедлил шага, так что Сэму оставалось только плестись следом.

- Нехорошо получилось, - сказал Сэм.

В небе выросла молния, похожая на голое новорожденное дерево.

Ужин оказался далеко не изысканным, но хотя бы горячим, а водянистый, слабый кофе просто невозможно было взять в рот. Ресторан заполнился едва ли наполовину. По всему чувствовалось, что сезон на исходе: люди будто бы напоследок вытащили из сундуков нарядные одежды, зная, что завтра наступит конец света, люстры вот-вот готовы были угаснуть навсегда, и уже не имело особого смысла кому-то угождать. Огни горели тускло, в воздухе висел дым дешевых сигар, беседа не клеилась.

- Ноги промокли, - сказала Линда.

В восемь часов они спустились в павильон: там гуляло эхо, народ еще не подтянулся, эстрада для оркестра пустовала; но часам к девяти многие столики уже были заняты, и оркестр (в двадцать девятом вроде музыкантов было двадцать, а теперь - девять, отметил он) стал наигрывать попурри из старых мелодий.

Его сигареты отсырели, костюм пропитался влагой, в ботинках хлюпало, но он об этом не заговаривал. Во время третьего танца он пригласил Линду. Кроме них, на площадке было семь пар; светоустановка мелькала всеми цветами радуги, озаряя гулкие пустые пространства. При каждом шаге у него в носках чавкала вода, ступни онемели от холода.

Он обнял Линду за талию, и они станцевали под мелодию "Нашел любовь я в Авалоне", да и то лишь потому, что этот номер был заранее заказан им по телефону. Они безучастно двигались по паркету, не говоря ни слова.

- У меня совершенно мокрые ноги, - сказала наконец Линда.

Он все так же вел ее в танце. Кругом было мрачновато, темно и холодно; по окнам струился свежий дождь.

- После этого танца пойдем к себе, - сказала Линда.

Муж не ответил ни "да" ни "нет".

Его взгляд устремился за пределы натертого до блеска танцевального пола, к пустым столикам, к немногочисленным парочкам и дальше, к залитым водой оконным стеклам. Направив Линду в сторону ближайшего окна, он прищурился и увидел то, что пытался высмотреть.

В окно заглядывали детские лица. Одно или два. Может быть, три. На них падал свет. Свет отражался у них в глазах. Всего лишь минуту, не более.

Он произнес какую-то фразу.

- Что-что? - переспросила Линда.

- Жаль, говорю, что это не мы стоим под окном, заглядывая внутрь, - сказал он.

Она посмотрела ему в глаза. Оркестр играл последние такты. Когда он вновь повернулся к окну, лица уже исчезли.

Не ручаюсь за полноту текста, так
как читала в книге, а не в интернете.