главное, пусть они поверят в себя и станут беспомощными, как дети. потому что слабость велика, а сила ничтожна. когда человек рождается, он слаб и гибок, а когда умирает — он крепок и черств. когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко — оно умирает. черствость и сила — спутники смерти.
слабость и гибкость — выражают свежесть бытия. поэтому что отвердело, то не победит.

сталкер: ничего не осталось у людей на земле больше… это ведь единственное… единственное место, куда можно прийти, если надеяться больше не на что. ведь вы же пришли! зачем вы уничтожаете веру?
писатель: да помолчи ты! я же тебя насквозь вижу! плевать ты хотел на людей! ты же деньги зарабатываешь на нашей тоске! да не в деньгах даже дело! ты же здесь наслаждаешься, ты же здесь царь и бог! ты, лицемерная гнида, решаешь, кому жить, а кому умереть! я понимаю, почему ваш брат сталкер в комнату никогда не входит. а зачем? вы же здесь властью упиваетесь, тайной, авторитетом. какие уж тут еще могут быть желания?
сталкер: …да, вы правы, я гнида, я ничего не сделал, но в этом мире я ничего не могу сделать. я и жене не смог ничего дать, и друзей у меня нет и быть не может, но моего вы у меня не отнимайте, у меня и так уж все отняли там… за колючей проволокой. всё моё здесь, понимаете? здесь, в зоне. счастье моё, свобода моя, достоинство — всё здесь. я ведь привожу сюда таких же, как я — несчастных, замученных. им не на что больше надеяться, а я могу — понимаете? — я могу им помочь! никто не может, а я — гнида! — я могу! и от счастья плакать готов, что могу им помочь. ничего не хочу больше.

писатель: вот почему, по-твоему, повесился дикобраз?
сталкер: он в зону пришел с корыстной целью, и брата своего загубил в мясорубке, поэтому и повесился.
писатель: это я понимаю, а почему он все-таки повесился? почему еще раз в зону не пошел, на это раз не за деньгами, а за братом? как раскаялся?
сталкер: он хотел, он… я не знаю, через несколько дней он повесился.
писатель: ведь здесь он понял, что не просто желания, а сокровенные желания исполняются… да здесь сбудется то, что натуре твоей соответсвует, сути! о которой ты понятия не имеешь, а она возьмет и проявится… дикобраза не алчность одолела. да он у этой лужи на коленях ползал, брата вымаливал. а получил кучу денег. и ничего иного получить не мог. потому что дикобразу — дикобразово . а ссоры, душевные муки — это все придумано, от головы.

сталкер: если б вы только знали, как я устал! одному богу известно! и ещё называют себя интеллигентами. эти писатели! учёные! они же не верят ни во что. у них же… орган этот, которым верят, атрофировался! за ненадобностью!.. боже мой, что за люди… ты же видела их, у них глаза пустые. они ведь каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить, чтобы продать себя подороже! чтоб им все оплатили, каждое душевное движение! они знают, что «не зря родились»! что они «призваны»! они ведь живут «только раз»! разве такие могут во что-нибудь верить? и никто не верит. не только эти двое. никто! кого же мне водить туда? о, господи… а самое страшное… что не нужно это никому. и никому не нужна эта комната. и все мои усилия ни к чему! не пойду я туда больше ни с кем.
жена (жалостливо): ну… ну хочешь, я пойду с тобой? туда? хочешь?
сталкер: куда?
жена: думаешь, мне не о чем будет попросить?
сталкер: нет… это нельзя…
жена: почему?
сталкер: нет-нет… а вдруг у тебя тоже ничего… не выйдет.

вы знаете, мама была очень против. вы ведь, наверное, уже поняли. он же блаженный. над ним вся округа смеялась. а он растяпа был… жалкий такой… мама говорила: «он же сталкер. он же смертник. он же вечный арестант… и дети… вспомни, какие дети бывают у сталкеров!». а я … я даже и не спорила. я и сама про все это знала. и что смертник, и что вечный арестант. и про детей. а только что я могла сделать? я уверена была, что с ним мне будет хорошо. я знала, что и горя будет много. но уж лучше горькое счастье, чем серая унылая жизнь. а, может быть, я все это потом придумала. а тогда он просто подошел ко мне и сказал: «пойдем со мной». и я пошла. и никогда потом не жалела. и горя было много, и страшно было, и стыдно было. но я никогда потом не жалела и никогда никому не завидовала. просто такая судьба. такая жизнь. такие мы. а если б не было в нашей жизни горя, то лучше б не было б. хуже было бы. потому что тогда и счастья бы тоже не было. и не было бы надежды. вот