Пустота. А кто-то увидит в ней потенциальное разнообразие пока еще непридуманных красок, хотя кому-то в ней кроме отсутствия всего существующего увидеть больше нечего.
Ночное беззвездное небо. Кто-то разглядит в нем, в первую очередь, небо во всей его высокой глубине, для кого-то отсутствие звезд на небе – это всего лишь знак пасмурной погоды на завтра.
Бездна. Кто-то почувствует в ней свободу бесконечности, в то время как для другого она – крах, падение, смерть.
А возможно ли увидеть разнообразие красок в черном цвете? Глубину и высоту – в плоской геометрической фигуре? Свободу пространства, огрниченную четырьмя углами?
Смотрю на этот черный квадрат, и вот я уже смотрю в него, и вот уже медленно и всецело сливаюсь с ним, поглощая каждый его новый черный плоский штрих не похожий ни на один предыдущий казалось бы идентичный. Один черный штрих за другим, один за другим… Зарождаясь где-то в глубине моего сознания до меня все отчетливей доносится голос души художника.
«Я художник. Мир для меня – это мои картины, а мои картины –это мой мир. Я живу в каждой из них, и каждая из них – во мне. Я создавал свой мир долгими годами, пока совесем не переселился в него, упиваясь своим красочным счастьем. И однажды я подумал поделиться своим миром с людьми: возможно я смогу донести до них крошку своего счастьица… В то тихое утро, в парке, где шуршание опавших листьев под ногами и щебет юной рыжей горехвостки сливаются в один упоительный осенний пейзаж, мой мир предстал перед человеком.
Но что ж ты натворил тогда, человек, о великое создание природы? Тебе проше осудить чем возлюбить? Ведь я воспевал твой романтизм годами, а ты в одночасье разбил его о чугуный заслон своего прагматизма. Ты, герой моих творений, и как прикажешь мне жить в моем мирке с тобой, когда теперь я знаю что ты уже не тот, что пару десятков лет унесли тебя в другое измерение ценностей, в другой мир, в котором нет места моему, которому нет места и в моем…
Я не мог уснуть. Отчаяние кричало во мне сквозь ночную тишину и только туже натягивало воспаленные струны безысходности. Я спустился в мастерскую, схватил полотно и палитру. И если б кто только мог представить сколько никогда прежде не используемых цветов мелькало в те мгновения перед моими потухшими глазами, сколько невероятно пластичных изгибов бродило вверх и вниз по кисти моей постаревшей очерствелой руки, сколько невоплощенных некогда идей вихрем кружились в помутненном сознании моём… Погруженный в этот парадоксально идейный хаос, я вскоре оказался в полнейшем замешательстве. Я взглянул на ещё недавно пустое полотно и вздрогнул… с мольберта на меня в упор смотрел квадрат – черный квадрат. Но постойте, а где вся эта палитра цветов и идей и контуров, на перебой рождавшихся и потухавших во мне? Неужели они воссоединились в черную прямоугольную фигуру? Неужели человек убил во мне мои краски, свободу, идею? Неужели уничтожил мой мирок?
Тогда я не понимал, что вся эта палитра по-прежнему жива во мне и в моих картинах… и более всего – в черном квадрате. Он был черным, абсолютно черным, чтобы защитить от грубого прагматизма ту яркость и живость, свободу и мирность настоящего, чтобы ни один серый луч не посмел пробиться сквозь черный занавес и нарушить гармонию, нет, не моей души, но души человечества, она ведь все еще жива и как никогда прежде нуждается в защите…»
Голос души художника отразился звонким эхом и исчез.
P.S. А мы по-прежнему смотрим в этот черный квадрат и что теперь каждый из нас видит в нём известно только нам одним…